Попробуем вкратце разобраться в том, что произошло, и где мы находимся.
Благодаря социал-демократии, правительство Брюнинга располагало поддержкой парламента, чтоб править при помощи исключительных законов. Социал-демократические вожди говорили: "таким способом мы преграждаем фашизму путь к власти". Сталинская бюрократия говорила: "нет, фашизм уже победил, режим Брюнинга и есть фашизм". И то и другое было ложно. Социал-демократы выдавали пассивное отступление пред фашизмом за борьбу с ним. Сталинцы изображали дело так, будто победа фашизма уже позади. Боевая сила пролетариата подрывалась с двух сторон, облегчая и приближая победу врага.
Мы определили в свое время правительство Брюнинга, как бонапартизм ("каррикатуру на бонапартизм"), т. е. режим военно-полицейской диктатуры. Когда борьба двух социальных лагерей -- имущих и неимущих, эксплоататоров и эксплоатируемых -- достигает высшего напряжения, тогда создаются условия для господства бюрократии, полицейщины, военщины. Правительство становится "независимым" от общества. Напомним еще раз: если в пробку воткнуть симметрично две вилки, она может стоять даже на булавочной головке. Это и есть схема бонапартизма. Конечно, такого рода правительство не перестает быть приказчиком собственников. Но приказчик сидит на спине у хозяина, натирает ему на шее мозоли и не стесняется, при случае, смазать хозяина сапогом по лицу.
Можно было предполагать, что Брюнинг продержится до окончательной развязки. Но в ход развития включилось еще одно звено: правительство Папена. Если мы хотим быть точными, то нужно внести поправку в наше старое определение: правительство Брюнинга было предбонапартистским правительством. Брюнинг был только предтеча. В оформленном виде бонапартизм выступил на сцену в лице правительства Папена-Шлейхера.
В чем разница? Брюнинг клялся, что нет высшего счастья, как "служить" Гинденбургу и параграфу 48. Гитлер "поддерживал" Брюнинга кулаком в правый бок. Но левым локтем Брюнинг опирался на плечо Вельса. В рейхстаге Брюнинг находил большинство, освобождавшее его от необходимости считаться с рейхстагом.
Чем больше Брюнинг становился независим от парламента, тем больше верхушка бюрократии чувствовала себя независимой от Брюнинга и стоящих за ним политических группировок. Оставалось окончательно оборвать связь с рейхстагом. Правительство фон-Папена возникло в порядке непорочного бюрократического зачатия. Правым локтем оно опирается на плечо Гитлера. Полицейским кулаком оно отбивается слева от пролетариата. В этом секрет его "устойчивости", т. е. того, что оно не свалилось в момент возникновения.
Правительство Брюнинга имело поповско-бюрократически-полицейский характер. Рейхсвер оставался еще в резерве. Непосредственной опорой порядка служил "железный фронт". В уничтожении зависимости от железного фронта и состояла суть переворота Гинденбурга-Папена. Генералитет при этом автоматически выдвинулся на первое место.
Социал-демократические вожди оказались полностью в дураках. Так им и полагается в периоды социальных кризисов. Эти мелкобуржуазные интриганы кажутся умниками в тех условиях, когда ума не требуется. Теперь они прикрывают ночью голову одеялом, потеют и надеются на чудо: авось, как-нибудь удастся спасти не только голову, но и мягкую мебель и маленькие безгрешные сбережения. Но чудес не будет...
К несчастью, однако, и компартия оказалась полностью застигнута событиями врасплох. Сталинская бюрократия ничего не предвидела. Сейчас Тельман, Реммеле и др. по каждому поводу говорят о "государственном перевороте 20 июля". Как же так? Сперва они утверждали, что фашизм уже здесь и что говорить о нем в будущем могут только "контр-революционные троцкисты". Теперь оказывается, что для перехода от Брюнинга к Папену -- пока еще не к Гитлеру, а только к Папену, -- понадобился целый "государственный переворот". Но ведь "классовое содержание" Северинга, Брюнинга и Гитлера, поучали нас эти мудрецы, "одно и то же". Откуда же переворот и зачем?
Но на этом путаница не кончается. Несмотря на то, что теперь достаточно обнаружилось различие между бонапартизмом и фашизмом, Тельман, Реммеле и др. говорят о фашистском государственном перевороте 20 июля. В то же время они предупреждают рабочих о надвигающейся опасности гитлеровского, т. е. опять-таки фашистского переворота. Наконец, социал-демократия попрежнему именуется социал-фашизмом. Развертывающиеся события сводятся, таким образом, к тому, что разновидности "фашизма" отнимают друг у друга власть при помощи "фашистских" государственных переворотов. Не ясно ли, что вся сталинская теория создана специально для того, чтоб залеплять человеческие мозги?
Чем менее рабочие были подготовлены, тем более появление на сцену правительства Папена произвело впечатление силы: полное игнорирование партий, новые исключительные законы, роспуск рейхстага, репрессии, осадное положение в столице, упразднение прусской "демократии". И с какой легкостью! Льва убивают пулей; блоху давят ногтем; социал-демократических министров ликвидируют щелчком в нос.
Несмотря, однако, на видимость концентрированной силы, правительство Папена "само по себе" еще слабее своего предшественника. Бонапартистский режим может получить сравнительно устойчивый и длительный характер лишь в том случае, если он завершает революционную эпоху; если соотношение сил уже проверено в боях; если революционные классы уже выдохлись, но имущие классы еще не освободились от страха: не принесет ли завтрашний день новые потрясения? Без этого основного условия, т. е. без предварительного исчерпания энергии масс в борьбе, бонапартистский режим не способен развернуться.
Через правительство Папена бароны, магнаты капитала, банкиры сделали попытку обеспечить свои дела посредством полиции и регулярной армии. Им вовсе не улыбается мысль передать всю власть Гитлеру, опирающемуся на жадные и разнузданные банды мелкой буржуазии. Они не сомневаются, конечно, что в конце концов Гитлер окажется покорным орудием их господства. Но это связано с потрясениями, риском долгой гражданской войны и большими накладными расходами. Правда, фашизм, как показывает пример Италии, тоже приводит в конце концов к военно-бюрократической диктатуре бонапартистского типа. Но для этого ему, даже в случае полной победы, нужен ряд лет: в Германии -- больший срок, чем в Италии. Ясно, что имущие классы предпочли бы более экономный путь, т. е. Шлейхера, а не Гитлера, не говоря уже о том, что сам Шлейхер предпочитает самого себя.
Тот факт, что источники существования правительства Папена коренятся в нейтрализации непримиримых лагерей, вовсе не значит, разумеется, что силы революционного пролетариата и реакционной мелкой буржуазии на весах истории равны. Весь вопрос передвигается здесь в область политики. Через механику железного фронта социал-демократия парализует пролетариат. Политикой безголового ультиматизма сталинская бюрократия преграждает рабочим революционный путь выхода. При условии правильного руководства пролетариатом фашизм был бы без труда обращен в ничтожество, и для бонапартизма не оказалось бы никакой щели. К несчастью положение не таково. Парализованное могущество пролетариата приняло обманчивую форму "могущества" бонапартистской клики. В этом политическая формула сегодняшнего дня.
Правительство Папена является безличной точкой пересечения больших исторических сил. Самостоятельный вес его близок к нулю. Поэтому само оно не могло не пугаться собственной жестикуляции и не чувствовать головокружения перед развертывающейся вокруг него со всех сторон пустотой. Этим и только этим объясняется, что в действиях правительства на одну долю дерзости приходилось до сих пор две доли трусости. В отношении Пруссии, т. е. социал-демократии, правительство играло наверняка: оно знало, что эти господа сопротивляться не будут. Но распустив рейхстаг, оно назначило новые выборы и не посмело отсрочить их. Провозгласив осадное положение, оно поспешило пояснить: это только для того, чтобы облегчить социал-демократическим вождям капитуляцию без боя.
Но ведь существует рейхсвер? Мы об нем не склонны забывать. Энгельс определял государство, как вооруженные отряды людей с материальными привесками, в виде тюрем и пр. В отношении нынешней правительственной власти можно даже сказать, что только рейхсвер и существует. Но рейхсвер вовсе не является покорным и обеспеченным орудием в руках той группы людей, которая возглавляется Папеном. На самом деле правительство имеет скорее вид политической комиссии при рейхсвере.
Но при всем перевесе рейхсвера над правительством, рейхсвер все же не может претендовать на самостоятельную политическую роль. Сто тысяч солдат, как бы они ни были сплочены и закалены (а это еще нуждается в проверке), не могут командовать нацией в 65 миллионов душ, раздираемой глубочайшими социальными противоречиями. Рейхсвер войдет только одним, и притом не решающим, элементом в борьбу сил.
Новый рейхстаг недурно, в своем роде, отражает то политическое положение в стране, которое привело к бонапартистскому эксперименту. Парламент без большинства, с непримиримыми флангами, представляет наглядный и неоспоримый аргумент в пользу диктатуры. Еще раз со всей наглядностью выступают границы демократии. Где дело идет о самых основах общества, парламентская арифметика не решает. Решает борьба.
Не станем гадать издалека, по какому пути пойдут в ближайшие дни попытки реконструкции правительства. Наши гипотезы все равно запоздают, да и возможные переходные формы и комбинации не решат вопроса. Блок правых с центром означал бы "легализацию прихода национал-социалистов к власти, т. е. создал бы наиболее удобное прикрытие для фашистского государственного переворота. Какое соотношение установилось бы на первых порах между Гитлером, Шлейхером и вождями центра, это важнее для них самих, чем для германского народа. Политически все мыслимые комбинации с Гитлером означают растворение бюрократии, суда, полиции и армии в фашизме.
Если допустить, что центр не пойдет на коалицию, в которой ему пришлось бы за роль тормоза при паровозе Гитлера заплатить разрывом с собственными рабочими, -- в этом случае останется только открытый внепарламентский путь. Комбинация без центра еще легче и скорее обеспечит перевес национал-социалистов. Если эти последние не сошлись бы сразу с Папеном и в то же время не перешли бы в немедленное наступление, бонапартистский характер правительства должен был бы проявиться еще резче: фон-Шлейхер мог бы получить свои "сто дней"... без предшествующих наполеоновских лет.
Сто дней -- нет, мы отмеряем, пожалуй, слишком щедро. Рейхсвер не решает. Шлейхера недостаточно. Обеспечить внепарламентскую диктатуру юнкеров и магнатов финансового капитала можно только методами долгой и беспощадной гражданской войны. Сможет ли Гитлер выполнить эту задачу? Это зависит не только от злой воли фашизма, но и от революционной воли пролетариата.
Л. Троцкий
*1 Нижепечатаемые три статьи, посвященные положению в Германии, являются отдельными главами выходящей на днях на немецком языке брошюры Л. Д. Троцкого "Единственный путь".