Финансы не представляют собой особой отрасли хозяйства. Они только с известной точки зрения отражают и позволяют оценить процессы, происходящие в хозяйстве. Единый финансовый план (который представляет собой соединение государственного и местного бюджетов вместе с финпланами промышленности, транспорта и т. д.) составляет в этом году около 20 миллиардов рублей против 12,4 миллиардов рублей в прошлом году. Сводный (государственный бюджет и местные бюджеты) бюджет составляет 13,06 миллиардов рублей против 9,1 млрд. рублей в прошлом году. Благодаря громадной роли, которую играет государство в нашем хозяйстве, через финплан проходит примерно 55 -- 66% национального дохода (А. Вайнштейн "Э. Ж.", 26. VI). Громадная доля доходов финплана -- свыше 80% -- получается через цены. В данном году ресурсы, собираемые через цены, реализуемые хозорганизациями обобществленного сектора, должны составить 16,5 млрд. рублей из 20 млрд. На долю налогов приходится около 15%. (Данные совещания коллегии НКФ. "Эк. Ж.", 28. V).
Нетрудно заметить, что проблема финплана и его источников есть в значительной части проблема распределения национального дохода. Поэтому я не могу останавливаться на проблеме в целом, -- это завело бы нас слишком далеко. Я остановлюсь лишь в основном на вопросе об общих причинах теперь уже официально признанного солидного прорыва промфинплана и на вопросе о возможности его ликвидации. Отступление в деревенской политике, начавшееся под влиянием великих событий, вызвало раньше всего снижение налоговых изъятий в деревне и отказ от ряда изъятий другого рода при помощи методов административного воздействия. На совещании коллегии НКФ Брюханов сообщил по этому поводу следующее: "В силу создавшейся в последние месяцы в деревне обстановки должна действовать на ближайший период времени жесткая директива, в смысле полного упразднения метода административно-налогового подхода к сбору паев, вкладов, займов за счет денежных сбережений крестьянства. Та же хозяйственная обстановка заставляет правительственные органы итти по линии снижения налоговых изъятий в деревне" ("Э. Ж.", 25. V). Прибавляя сюда все прочие льготы и повышения цен, Брюханов приходит к выводу, что в этом году удастся извлечь из деревни лишь 1,7 миллиардов рублей против 2 млрд. рублей по плану. Здесь дефицит, следовательно, в 300 милл. Та же обстановка вызвала пересмотр плана финансирования сельского хозяйства и выделение 500 милл. для колхозов. Итог по линии деревни -- нехватка в 800 -- 900 млн. Указывавшийся выше провал в промфинплане промышленности и других отраслей государственного хозяйства составляет по официальной оценке Миндлина ("Э. Ж." 21. VI) свыше 1 млрд. рублей. Таким образом, по официальным данным "общая потребность в дополнительных финансовых ресурсах будет равна 2 млрд. рубл. или несколько даже превысит эту, весьма значительную сумму". Этот официально признанный теперь прорыв ставит перед нами 2 вопроса: 1. Может ли этот прорыв быть ликвидирован, и как? 2. Что этот прорыв означает? Ответ на то, как собирается государство покрывать этот дефицит, мы находим в той же статье Миндлина, который указывает следующие источники: резервы и излишки доходов по соцстраху, госстраху, по расчетам Госбанка и НКФ с другими учреждениями 250 -- 300 млн. рбл.; превышение выручки транспорта против плана ок. 250 -- 300 млн. рбл.; превышение доход. госбюджета против плана 600 -- 700 млн. рбл.; дополнительная мобилизация внутренних ресурсов промышленности, транспорта и т. д. 150 -- 200 млн. рбл.; сокращение расходной части бюджета и перенесение части расходов на будущий год 200 -- 250 млн. рбл. Итого 1450 -- 1700 млн. рбл.
Если даже признать реальным все эти источники (о чем ниже), все же остается еще непокрытый дефицит в 300 -- 550 млн. Чем же будет покрываться этот прорыв? Этот дефицит может быть покрыт, по мнению Миндлина, исключительно "за счет некоторого превышения эмиссионного плана". Это подводит нас непосредственно к вопросу о состоянии нашего денежного обращения, и, следовательно, к вопросу о том, насколько реален этот источник. Вопрос о состоянии денежного обращения, точнее -- вопрос о том, есть ли у нас инфляция, является предметом спора уже не первый год. По крайней мере в 1928 г. мы отвечали на этот вопрос утвердительно. Когда Бухарин в "Заметках экономиста" вертелся в порочном кругу и изумлялся, как это так все отрасли хозяйства отстают одна от другой, как это не хватает ни продуктов промышленности, ни продуктов сельского хозяйства, Смилга разъяснил ему, в чем здесь дело. Если -- писал он в своем ответе Бухарину -- все товары имеются в недостатке, то это означает, что один товар -- деньги -- имеется в избытке. И действительно, если исходить из того понятия инфляции, какое дает марксистская теория денежного обращения, то отрицать инфляцию может лишь тот, кто с этой теорией не знаком (а знакомство с ней, как известно, необязательно для приверженцев генеральной линии). За последний год рост денежной массы резко обгоняет все плановые предположения, резко обгоняет рост денежных доходов населения, а с прошлого года начинает обгонять и рост товарооборота. Общее представление об этом дает следующая табличка:
| 1926-7 | 1927-8 | 1928-9 | |
|---|---|---|---|
| Прирост денежной массы за год в % | -- | 21 | 34 |
| Отношение темпа роста денежных доходов населения к темпу роста денежной массы. | 66,7 | 33,3 | 37,7 |
| Отношение темпа роста товарооборота к темпу роста денежной массы | 98,6 | 105,4 | 87,4 |
В этом году запроектировано повышение массы денег до 3,1 млрд. и теперь ее собираются дополнительно повышать в условиях резкого обострения товарного голода и на продукты с. х., и на промтовары. Это будет означать, что этот один товар -- деньги, -- который и так имеется более, чем в избытке, увеличится в количестве. Никаких обоснований этого плана не дается, если не считать того общего положения, что "у нас не так, как у других".
Не имея возможности сказать что-нибудь членораздельное, Дьяченко предлагает заняться научным исследованием вопроса о том, "что в условиях советского хозяйства можно назвать инфляцией, при каких условиях она становится неизбежной и каковы симптомы ее в области денежного обращения и товарооборота". Но тут же он спешит предварить результаты этого научного исследования и объявляет "неправомерными (?) всяческие разговоры о наступающей (или уже наступившей) инфляции" и вместе с Миндлиным обещает "ударить по рукам" всех, "кто делает вылазки по вопросам эмиссии". Но поскольку жизнь не считается с этими угрозами и поскольку мы не имеем оснований бояться обвинений в наскоке на генеральную линию, мы постараемся разобраться в этом вопросе. Что в условиях советского хозяйства можно назвать инфляцией? Пока что то же самое, что в условиях несоветского хозяйства: такое положение, когда -- говоря словами Смилги, -- все товары имеются в недостатке, а один товар -- деньги -- имеется в избытке, когда рост денежной массы не соответствует потребностям народного хозяйства. При каких условиях инфляция становится неизбежной? Несмотря на то отличие, которое имеется у нас благодаря особой роли государства в системе народного хозяйства, условия неизбежности инфляции те же, что и в других странах. Инфляция становится неизбежной, когда в руках государства не оказывается достаточного количества реальных ценностей для покрытия расходов. Для извлечения этих недостающих ресурсов государство и выпускает бумажные деньги, сообразуясь не с потребностями товарообмена, а с потребностями своей финансовой сметы. Как и в других странах, этот выпуск бумажных денег представляет собой инфляционный налог, при помощи которого государство выкачивает нужные ему реальные средства. Поэтому должен быть поставлен вопрос не о том, что есть инфляция и когда она становится неизбежной, а вопрос о том, каковы размеры инфляции и на кого этот инфляционный налог падает. В отношении путей, при помощи которых инфляционный налог доходит до последнего плательщика, у нас имеется большое отличие от других стран. В странах, где государство играет непосредственно не большую роль в народном хозяйстве, оно выигрывает столько же, сколько теряет народное хозяйство. Уже потом начинается борьба между отдельными классами и слоями населения из-за того, на кого этот налог должен в конечном счете лечь. У нас дело обстоит иначе. У нас государство выступает непосредственно, как субъект хозяйства (по одной только промышленности чистая продукция составляет 37,1% национального дохода); поэтому оно должно было бы нести соответствующую долю в инфляционном налоге. Оно получало бы через НКФ то, что оно теряло бы через ВСНХ, НКПС и т. д. Но такая операция перекладывания из одного кармана в другой была бы бессмысленна. Поэтому оно стремится, пользуясь имеющимися у него рычагами, перебросить этот налог. Ясно, что он может быть переброшен лишь или на деревню или на рабочий класс (понятно, только при том условии, если в бюджете деревни и рабочего класса имеются реальные ресурсы, которые могут быть изъяты). Если бы этих ресурсов не оказалось, то государству пришлось бы самому себе этот налог уплатить, и оно, следовательно, новых ресурсов не получило бы. Что касается деревни, то за последние годы она выработала для себя ряд мер, при помощи которых она пытается сбросить с себя и перебросить на других все платежи, в том числе и инфляционный налог. Основной метод, совершенно естественно вытекающий из товарно-капиталистической природы нашего сельского хозяйства, это повышение цен. Общий индекс сельско-хозяйственных цен составлял (по данным Маймына "Пл. фр." N 9 -- 10):
| 1927-8 | 1928-9 | 1929-30 |
|---|---|---|
| 185,8 | 196,8 | 217,4 |
| 1926-7 | 1927-8 | 1928-9 | 126,6 | 110,7 |
|---|
Нет сомнения в том, что в этом году "ножницы" сомкнутся совсем. Благодаря этому в деревне откладывались увеличенные накопления и в форме промтоваров, и в форме денег. По расчетам Маймына (там же) деревня увеличит в этом году, после всех платежей государству, свой фонд потребления промтоваров на 600 милл. рубл., после чего у нее останется еще "пара сот миллионов руб.". Но это только прирост. Мне не удалось найти оценку общей суммы денежных средств, накопленных в деревне, на данный год. Для будущего года на совещании коллегии НКФ называлась сумма в два миллиарда. Но в наших условиях повышение цен на продукты с. х. не означает еще, что крестьянство сбрасывает с себя инфляционный налог. Это было бы верно, если бы за полученные бумажки крестьянство получало промтовары. Но в силу острого товарного голода и фактического отсутствия рынка промтоваров крестьянство не получает их в размерах накопленных у него денежных средств, а когда получает, то получает в течение последних лет фактически лишь в обмен на продукты с. х. Таким образом денежные накопления теряют для него всякий смысл. Крестьянство все больше отказывается продавать за деньги. Деньги ему нужны лишь в той мере, в какой они требуются ему для платежей государству и в какой оно может надеяться получить за них необходимые ему товары на вольном рынке. Поэтому и при продаже оно расценивает деньги соответственно тому, какие цены ему приходится платить на вольном рынке за нужные ему товары, -- примерно в 20 к. за рубль (индекс частного рынка перевалил уже за 500). За пределами нужной ему для этой цели суммы крестьянство все чаще отказывается вообще продавать за деньги, требуя за свои товары реальные ценности. Таким образом крестьянство пытается освободиться от инфляционного налога тем, что во-первых отказывается принимать деньги, и во-вторых тем, что и принимая их, оно расценивает их соответственно степени их обесценения на вольном рынке. Конечно, ему не удается освободиться от этого налога полностью, но оно вряд-ли несет его в большей степени, чем это соответствует его удельному весу по чистой продукции в народном доходе (27%).
Остается вопрос о распределении инфляционного налога между государством и рабочим классом. Несомненно, что часть этого налога падает обратно на государство, но имея в своих руках ряд мощных рычагов для того, чтобы от него избавиться, оно использует их для переложения этого налога на рабочий класс. Та форма, в которой инфляционный налог уплачивается, видна совершенно осязательно: этой формой является отставание реальной зарплаты от номинальной. Размеры этого отставания дают меру той части инфляционного налога, которая падает на рабочий класс. А тот факт, что он является наиболее беззащитным, не имея, в отличие от крестьянства и государства никаких способов для переложения этого налога, определяет и то, что этот налог ложится на него в наибольшей степени, и, во всяком случае, далеко не в той пропорции, в какой его доход относится ко всему национальному доходу. Таков почерпнутый из фактов, а не из приверженности к генеральной линии действительный ответ на то, есть ли у нас инфляция и на кого своей основной тяжестью инфляционный налог ложится.
Следующим этапом, вытекающим из политики в области денежного обращения, будет, очевидно, вытеснение из оборота червонцев. Эмиссия идет теперь почти исключительно за счет казначейских билетов (1 руб., 3 руб., 5 руб.). Эмиссия червонцев умышленно задерживается с расчетом сохранить червонец и отдать в жертву казначейские билеты. Нет почти никакого сомнения в том, что при продолжении нынешних тенденций мы будем иметь воспроизведение на новом этапе того своеобразного типа параллельной валюты, какой мы имели в конце 1923 и начале 1924 г., когда червонец сидел верхом на падающем совзнаке. Но тогда были возможности сохранить за этот счет червонец. Теперь, когда эту роль совзнака будет выполнять казначейский билет (который по природе своей ничем от совзнака не отличается), он при современной обстановке может потянуть за собой вниз и червонец. Если же, как именно и будет, предпринята будет попытка сохранить червонец за счет ограничения его эмиссии и его полного отделения от казначейских знаков, то он быстро исчезнет из обращения. Эти же симптомы свидетельствуют и о размерах инфляции. Она явно дошла до такого предела, при котором вплотную стала угроза крушения денежной системы. Таков действительный ответ на вопрос о размерах инфляции.
Возвращаюсь к вопросу о финплане. Чтобы судить о том, из каких источников могут быть найдены средства для покрытия прорыва в нем, необходимо остановиться несколько подробнее на общих источниках его доходной части. Как мы уже указывали, основными каналами, по которым мобилизуются средства, являются прямые изъятия из средств населения (15 -- 18%) и цены (75 -- 80%). Первый источник составляется из сельско-хоз. налога, самообложения, подоходного налога с рабочих и служащих, займов, вкладов в кооперативную систему и т. д. Как он распределяется по группам и классам населения? Сельско-хоз. налог, а следовательно и самообложение, составят сравнительно небольшую сумму (вероятно, не более 300 -- 350 миллионов максимум) и во всяком случае увеличению не подлежат. Увеличение вкладов в кооперативную систему проходит, как известно, весьма "успешно" среди лиц наемного труда и весьма слабо проходит в деревне, особенно после того, как пришлось отказаться от взимания этих добровольных взносов в принудительном порядке. Подоходный налог с рабочих и служащих естественно падает на них самих. Что же касается займов, то их распространение среди основных классов видно из следующих данных о подписке на третий заем индустриализации, в котором участие крестьян было максимальным.
| В милл. рбл. | В % | |
|---|---|---|
| рабочие и служащие | 671,4 | 71,3 |
| крестьяне | 205,9 | 21,9 |
| прочие | 64,3 | 6,8 |
| 941,6 | 100,0 | |
Выводы здесь ясны: основной источник здесь -- вычет из зарплаты рабочих и служащих. Идя по линии наименьшего сопротивления, государство как-будто выжало здесь, что возможно. Пришлось даже ограничить "добровольную" подписку на заем двухнедельным заработком. По линии крестьянства также пришлось отступить от первоначальных планов и об увеличении ресурсов по этой линии пока говорить не приходится (если не говорить о прямом изъятии натуральных ресурсов путем чрезвычайных мер). Следовательно, в основном этот первый источник закрыт. Обращаемся ко второму источнику средств -- к ресурсам, полученным через цены. Исходя из роли, которую этот источник играет в финплане, докладчик НКФ на совещании коллегии, Теумин, говорил: "тремя китами, определяющими всю сущность нашей финансовой политики, является цена, себестоимость и заработная плата". С какого конца может быть достигнуто здесь увеличение ресурсов? Совершенно умалчивая о зарплате и считая, что "мы не можем пойти по пути увеличения цен", Теумин, естественно, приходит к выводу, что "единственным дополнительным ресурсом является снижение себестоимости". Теумин совершенно правильно изложил ту установку, из которой исходит современная политика, и именно исходя из этой политики, он не зря забыл упомянуть о зарплате. Если "мы не можем итти по пути увеличения цен", то ясно, что ресурсы могут быть получены или по линии снижения себестоимости, которое теперь в данной обстановке возможно лишь за счет повышения интенсивности труда, либо за счет урезки зарплаты. Но так как из снижения себестоимости явно удается выжать мало, то это означает соответствующую урезку зарплаты. Единственный человек, задумавшийся на этом совещании над этими вопросами, был представитель ЦЧО -- Малаховский. Характерно, что умолчав о себестоимости он поставил вопрос о необходимости обеспечить прирост реальной зарплаты на 10 -- 15%. А после этого ему легко было показать, что при условии стабильности цен может получиться "формальный баланс в финплане и бюджете таким порядком, что в деревне останется 2 или 1,5 миллиарда денежных средств, не находящих себе применения". Считая, что оставить в деревне такой большой непокрытый спрос означает оставить "без защиты, без кордона основу народно-хозяйственного плана", он предлагает эту сумму изъять из деревни на основе повышения цен путем значительного расширения системы двойных цен*1.
На вопрос о том, что это могло бы дать реально, я остановлюсь ниже. Но дело в том, что на этот путь центризм не становится... С рабочего можно взять кое-что еще за счет "резервов и излишков" по соцстраху, можно взять за счет кой-каких других источников, но уже тот факт, что пришлось сократить подписку на заем с месячного до двухнедельного заработка, говорит за то, что и центристы начинают понимать, что бюджет рабочего сжимаем не до бесконечности. Нет никакого сомнения в том, что центристы будут пытаться итти и дальше по пути двойного нажима на рабочий класс: и по пути увеличения интенсивности труда, и по пути фактического снижения зарплаты. Но если они не понимают, или не хотят понять политических последствий этого, то они вынуждены будут понять нерациональность такого изыскания ресурсов с чисто экономической точки зрения. То, что еще можно взять с рабочего, может быть достаточно для того, чтобы усилить его острое недовольство, но совершенно недостаточно для того, чтобы удовлетворить дефицит в реальных ресурсах. Поскольку это бремя ложится обратно на государственное хозяйство, этим просто завершается порочный круг. Никаких новых ресурсов это дать не может, если не считать того, что более рациональное перемещение и использование имеющихся ресурсов могут высвободить некоторую часть их. Но так как все резервы государственного хозяйства сжаты до крайности, то вряд ли это может дать много. Оно может дать возможность чисто бухгалтерски свести концы с концами, может дать формальный баланс, но новые ресурсы едва ли даст. Все это означает, что внутри того круга, который составляет государственное хозяйство и рабочий класс, при сокращении до минимума резервов государственного хозяйства и величайшей степени физического истощения рабочего класса новых дополнительных ресурсов не имеется. Как обстоит дело за пределами этого круга? Здесь надо иметь в виду два основных обстоятельства: 1) Все процессы, происходящие в деревне, протекают на фоне падающих производительных сил в хозяйстве. Одним из выражений этого является то, что накопления остаются в форме денежного накопления, не превращаясь в средства производства. Изъятие ресурсов из деревни экономическими мерами приняло бы раньше всего форму изъятия этих денежных накоплений. Это, конечно, в известной мере сократило бы спрос деревни и позволило бы эти ресурсы перебросить в другое место. Но, как я уже указывал, эффект был бы не столь большой, потому что и без того крестьянство далеко не в состоянии использовать свои денежные накопления для превращения их в реальные ресурсы. Накопления крестьянства потому и остаются в денежной форме, что в стране им не противостоит соответственное количество реальных ресурсов.
Но в той части, в какой изъятие этих денежных накоплений могло бы высвободить реальные ресурсы, оно совершенно недостаточно для покрытия того колоссального прорыва, какой образовался в государственном хозяйстве. Если это могло реально помочь несколько лет тому назад, когда этот прорыв был неизмеримо меньше и когда деревня богатела, то дело обстоит совершенно иначе при нынешних размерах прорыва и при падении производительных сил деревни. 2) Реальное соотношение классовых сил таково, что то изъятие ресурсов из деревни, которое может оказаться целесообразным экономически, связано с очень острыми политическими осложнениями. Нужно иметь, наконец, в виду, что, если бы мы могли извлечь реальные ресурсы из деревни, то они не имеются в такой натуральной форме, чтобы могли быть использованы непосредственно для ликвидации прорыва в государственном хозяйстве. Значит ли все это, что снимается проблема перераспределения национального дохода? Конечно нет, но изменяется ее значение. Нужно совершенно ясно отдавать себе отчет в том, что страна в целом не имеет таких ресурсов, какие необходимы для выполнения авантюристической программы центризма. Как раз в этом заключается ее авантюристичность. Я всюду исходил выше из той цифры дефицита в 2 млрд., которую приводил Миндлин. Но это только та цифра, которая нужна, чтобы свести баланс формально. Достаточно напомнить о тех 7 млрд., которые должен был получить транспорт для выполнения производимой им теперь работы, чтобы понять, что нам действительно нужно, каков действительный прорыв. И то, что за счет забвения транспорта промышленность по сравнению с ним забежала вперед, означает лишь, что и в ней, и в транспорте созданы новые прорывы. Никаким перераспределением национального дохода тут не помочь. Перераспределение национального дохода необходимо для того, чтобы сделать те вложения, без которых уничтожается база диктатуры пролетариата -- вложения в рабочий класс. Для этих вложений перераспределение национального дохода может дать достаточные и в количественном и в качественном отношении ресурсы, но никаким перераспределением национального дохода не покрыть тех прорывов, которые создавались годами оппортунистической политики.
*1 Хотя все эти цены имели в виду будущий год, но эти рассуждения вполне применимы и к настоящему году. Х. Р.