Но остается ли еще время для применения правильной тактики? Не поздно ли? Не упущены ли все сроки?
Правильное определение темпа развития революции имеет огромное значение -- если не для определения основной стратегической линии, то для определения тактики. А без правильной тактики самая лучшая стратегическая линия может привести к гибели. Разумеется, предугадать темп заранее на длительный период невозможно. Темп надо проверять в ходе борьбы, пользуясь самыми различными признаками. К тому же в ходе событий темп может резко изменяться. Но нужно все же иметь перед глазами известную перспективу, чтоб вносить в нее в процессе опыта необходимые исправления.
Великая французская революция затратила свыше трех лет, пока добралась до наивысшей своей точки, диктатуры якобинцев. Русская революция в течение 8 месяцев привела к диктатуре большевиков. Здесь мы видим громадную разницу темпов. Еслиб во Франции события развивались более быстро, то якобинцы не успели бы сформироваться, так как накануне революции они не существовали, как партия. С другой стороны, еслибы якобинцы представляли собою силу уже накануне революции, события пошли бы, вероятно, быстрее. Таков один из факторов, определяющих темп. Но есть другие, пожалуй, более решающие.
Русской революции 1917 года предшествовала революция 1905 года, которую Ленин назвал генеральной репетицией. Все элементы второй и третьей революций были заранее подготовлены, так что участвовавшие в борьбе силы двигались как бы по накатанной дороге. Это чрезвычайно ускорило период восхождения революции к своей кульминации.
Но все же, надо думать, решающим фактором в отношении темпа явилась в 1917 году война. Вопрос о земле можно было еще отложить на месяцы, может быть даже на год-два. Но вопрос о смерти в окопах не терпел отлагательства. Солдаты говорили: "зачем мне земля, если меня не будет". Давление двенадцатимиллионной солдатской массы являлось фактором чрезвычайного ускорения революции. Не будь войны, несмотря на "генеральную репетицию" 1905 года и на наличие большевистской партии, вступительный, до-большевистский период революции мог бы длиться не 8 месяцев, а может быть год, два и более.
Эти общие соображения имеют несомненное значение для определения возможного темпа развития событий в Испании. Нынешнее поколение испанцев не знало революции, не проделало в прошлом "генеральной репетиции". Коммунистическая партия вступила в события крайне слабой. Испания не ведет войны; испанское крестьянство не сосредоточено миллионами в казармах и траншеях, и не стоит под непосредственной опасностью истребления. Все эти обстоятельства заставляют ждать более медленного развития событий, и позволяют следовательно надеяться на более длительный срок для подготовки партии к завоеванию власти.
Но есть факторы, которые действуют в противоположном направлении и которые могут вызвать преждевременные попытки решающего боя, равносильные поражению революции: отсутствие сильной партии повышает значение стихийного момента в движении; анархо-синдикалистские традиции действуют в том же направлении; наконец, ложная ориентировка Коминтерна открывает ворота взрывам авантюризма.
Вывод из этих исторических аналогий ясен: если положение в Испании (отсутствие свежих революционных традиций; отсутствие сильной партии; отсутствие войны) ведет к тому, что нормальные роды диктатуры пролетариата окажутся, по всей видимости, отодвинуты на значительно более длительный срок, чем в России, то зато имеются обстоятельства, которые чрезвычайно усиливают опасность революционного выкидыша.
Слабость испанского коммунизма, являющегося результатом ошибочной официальной политики, делает его, в свою очередь, крайне восприимчивым к наиболее опасным выводам из ложных директив. Слабый не любит глядеть в глаза своей слабости, боится опоздать, нервничает и забегает вперед. В частности, испанские коммунисты могут бояться кортесов.
В России Учредительное собрание, оттягивавшееся буржуазией, собралось уже после решающей развязки и было без труда ликвидировано. Испанские учредительные кортесы собираются на более ранней стадии развития революции. Коммунисты в кортесах будут ничтожным меньшинством, если вообще попадут туда. Отсюда недалеко до мысли: попытаться как можно скорее низвергнуть кортесы, использовав какое-либо стихийное наступление масс. Такая авантюра не только не разрешила бы проблему власти, но, наоборот, отбросила бы революцию далеко назад, по всей вероятности, с разбитым позвоночником. Вырвать власть из рук буржуазии пролетариат сможет лишь при том условии, если большинство рабочих будет страстно стремиться к этому, и если угнетенное большинство народа будет с доверием относиться к пролетариату.
Как-раз в вопросе о парламентских учреждениях революции испанским товарищам надо обращаться не столько к русскому опыту, сколько к опыту Великой французской революции. Диктатуре якобинцев предшествовали три парламента. По этим трем ступеням массы поднялись до диктатуры якобинцев. Нелепо думать, -- вместе с мадридскими республиканцами и социалистами -- будто кортесы действительно поставят над революцией точку. Нет, они могут только дать новый толчок развитию революции, обеспечив в то же время большую его планомерность. Такого рода перспектива в высшей степени важна для ориентировки в ходе событий, для противодействия нервничанью и авантюризму.
Разумеется, это не значит, что коммунисты должны выступать тормазом революции. Еще меньше это значит, что коммунисты отгораживаются от движений и выступлений масс города и деревни. Такая политика погубила бы партию, которой еще только предстоит завоевать доверие революционных масс. Только потому, что большевики руководили всеми боями рабочих и солдат, они получили возможность удержать массы в июле от катастрофы.
Еслибы объективные обстоятельства и злая воля буржуазии навязали пролетариату решающий бой в невыгодных условиях, коммунисты нашли бы, разумеется, свое место в передних рядах бойцов. Революционная партия всегда предпочтет подвергнуться разгрому вместе со своим классом, чем оставаться в стороне, занимаясь нравоучениями и оставляя рабочих без руководств<а> под штыками буржуазии. Разбитая в бою партия глубоко внедрится в сердцах масс и раньше или позже возьмет реванш. Партия же, отшатнувшаяся от класса в минуту опасности, не воскреснет никогда. Но испанские коммунисты вовсе не стоят перед такой трагической альтернативой. Наоборот, есть все основания расчитывать на то, что позорная политика социализма, стоящего у власти, и жалкая растерянность анархо-синдикализма будут все больше толкать рабочих в сторону коммунизма, и что партия -- при условии правильной политики -- будет иметь достаточно времени для того, чтобы подготовиться и привести пролетариат к победе.