На X пленуме ИККИ, т.-е. год тому назад, значилось, что человечество "обеими ногами" вступило в полосу революции. На XVI с'езде ВКП оказывается:
"Развитие экономического кризиса ведет (!) в отдельных (!!) странах к перерастанию (!!!) его в кризис политический". (Из доклада Молотова).
Но ведь экономический кризис наступил лишь через полтора года после VI конгресса, через несколько месяцев после X пленума, причем этот кризис, как оказывается, только "ведет к перерастанию"... Как хорошо, что на свете существует слово "перерастание", которым можно заткнуть дыры в кое-каких прогнозах.
"Нарастание (!) элементов (!!) нового (!!!) революционного под'ема -- бесспорный факт"... маневрирует Молотов, тот самый, которому X пленум поверил на честное слово. "Это ставит работу компартий и Коминтерна в целом в новые условия. Все это требует приспособления работы компартий к новым (!) задачам революционной борьбы".
Но ведь VI с'езд с дополняющим его X пленумом уже полностью перевели компартии на рельсы III периода и революционного под'ема. Как же это теперь выходит, что нужно только начать приспособление "к новым задачам революционной борьбы". А нельзя ли об'яснить поточнее: влево ли поворачивают партии или вправо? наступают или отступают? или просто вертятся вокруг своей оси?
"В период 1928-1929 г.г. под'ем имел место только в САСШ, Франции, Швеции, Бельгии и Голландии...". (Молотов).
Но ведь в середине 1929 года как раз Франция стояла "на передовых позициях революционного под'ема". Как же это вдруг оказывается, что она переживала не революционный, а... торгово-промышленный под'ем? Час от часу не легче.
Мануильский поставил на XVI с'езде
"вопрос о неравномерности развития революционных процессов в разных капиталистических странах, вопрос об отставании передовых капиталистических стран в темпе развития этих процессов либо от таких второстепенных стран, как Испания, либо от колониальных стран, как Индия".
Но ведь резолюция X пленума ИККИ свидетельствовала, что первое место в наступившем революционном под'еме занимают Германия, Франция и Польша. Первые две страны во всяком случае не могут быть названы ни незначительными, ни колониальными.
Мануильский идет дальше и заявляет прямо:
"В передовых капиталистических странах размах рабочего движения не принял еще открытых революционных форм".
А как же все-таки быть с X пленумом ИККИ?
Наконец, резолюция XVI с'езда скромно и неопределенно констатирует:
"начало конца относительной капиталистической стабилизации".
Значит, весь X пленум пошел на смарку. Но не пошли, увы, на смарку те бедствия и опустошения, -- в рядах и в головах, -- которые он причинил.
И эти "вожди" еще удивляются, почему число членов в секциях Коминтерна убывают, и почему падает тираж печати.
Это все равно, как если бы директор какого-нибудь колхоза Московской губернии сеял в декабре, а собирал в апреле, и удивлялся бы тому, что у него "диспропорция" между его "влиянием" (в канцелярии колхоза и в райкоме) и количеством зерна в закромах.
Молотов и есть собственно директор такого административного колхоза -- "имени III Интернационала".
О решениях VI конгресса Молотов говорит:
"В них в основном дан анализ мирового развития и его перспектив, нашедший полное (!) подтверждение (!!) в последующих событиях".
Это тем более утешительно, что единственный универсальный докладчик VI конгресса, Бухарин, был об'явлен через несколько месяцев буржуазным либералом.
Тезисы шестого конгресса, по докладу "буржуазного либерала", констатировали
"возросшую большевизацию партий, накопление опыта, внутреннюю консолидацию, преодоление внутренней борьбы, преодоление троцкистской оппозиции в КИ".
Особенно хорошо звучит в этой торжественной мелодии "преодоление внутренней борьбы". Но вот Молотов раскрывает нам, что произошло после VI конгресса, т.-е. после счастливо завершенной большевизации:
"Даже из состава членов и кандидатов ИККИ после VI конгресса 7 из его членов находятся теперь вне рядов коммунизма, как перешедшие в лагерь ренегатов".
Выходит, что каждый раз приходится начинать сначала. Возвращается ветер "большевизации" на круги свои. И еще выходит, что в борьбе с "троцкистской оппозицией" не последнее место занимали завтрашние ренегаты. Странным образом, именно они играли нередко руководящую роль.
"Ясно, говорил Молотов на XVI с'езде, -- что не такие люди, как Рой, защищающий политику блока с национальной буржуазией и скатившийся теперь в лагерь правых ренегатов, были способны к созданию коммунистической партии в Индии".
Блок с национальной буржуазией, составивший основу тактики Сталина -- Молотова в Китае, вписан в программу Коминтерна. Или может быть программу писал Рой? Или нынешний вождь Коминтерна попросту забыл о программе? Или же он собирается ее пересмотреть?
Мелко-буржуазный индийский демократ Рой считает, как известно, что для блага индийской революции, коммунисты должны строить не коммунистическую, не пролетарскую, а сверх-классовую, народно-революционную партию, индийский Гоминдан. Рой исключен из Коминтерна, как правый. Вообще говоря, проповедникам Гоминдана в пролетарском Интернационале не место. Но дело в том, что свою великую идею о непригодности партии пролетариата для руководства народной, т.-е. рабоче-крестьянской революцией, Рой вовсе не внес в Коминтерн, -- он ее вынес из Коминтерна. Еще в 1927 году идея Роя пользовалась официальным признанием. В руководящем органе Коминтерна дан был в апреле 1927 года следующий отзыв о взглядах Роя на задачи революции в Индии:
"Книга тов. Роя посвящена центральнейшему вопросу современной революционной политики Индии -- вопросу об организации народной партии, представляющей интересы рабочих, крестьян и мелкой буржуазии. Необходимость подобной организации вытекает из современных условий национально-революционного движения в Индии".
И далее:
"Отсюда задача пролетариата -- организовать все эти мелко-буржуазные классы и слои в единую народно-революционную партию и повести их на штурм империализма. Чтобы составить определенное и ясное представление о современном состоянии национально-революционного движения Индии, рекомендуем эту книгу читателю, ибо она дает ленинскую интерпретацию современной революционной политики Индии". ("Коммунистический Интернационал", N 15 (89), 15 апреля 1927 года, стр. 50 и 52).
Да и как иначе мог высказываться орган Коминтерна? Идея Роя была на самом деле идеей Сталина.
18 мая 1927 года Сталин следующим образом отвечал студентам китайского университета в Москве на вопрос о руководящей революционной партии в Китае:
"Мы говорили и говорим, что Гоминдан есть партия блока нескольких угнетенных классов... Когда я говорил в 1925 году о Гоминдане, как о партии блока рабочих и крестьян, я вовсе не имел в виду характеристику фактического (?) положения дел в Гоминдане, характеристику того, какие классы примыкали к Гоминдану на деле в 1925 году. Когда я говорил о Гоминдане, я имел в виду Гоминдан лишь, как тип построения своеобразной народно-революционной партии в угнетенных странах Востока, особенно в таких странах, как Китай и Индия, как тип построения такой народно-революционной партии, которая должна опираться на революционный блок рабочих и мелкой буржуазии города и деревни".
И Сталин заканчивает свой ответ утверждением, что Гоминдан и впредь "должен быть, как тип построения народно-революционной партии в странах Востока". Нелепая, чтобы не сказать бессовестная оговорка насчет того, что в 1925 году Сталин говорил не о Гоминдане, как он есть, а о Гоминдане, каков он должен быть, не о факте, а об идее, -- об'ясняется тем, что Сталину пришлось об'ясняться с китайскими студентами уже после переворота Чан-Кай-Ши, когда было доказано опытом, что в составе Гоминдана находятся не только угнетенные классы, но и их угнетатели. Сталин, однако, не дрогнул. Он лишь отделил чистую идею Гоминдана от низменного факта и утвердил "тип народно-революционной партии" для стран Востока вообще. Это и означало гоминданизацию Индии.
Рой есть не что иное, как достойный ученик Сталина.
Вот что рассказывал Лозовский про Францию на XVI с'езде ВКП:
"...во Франции несколько профсоюзов... создали так называемую унитарную оппозицию со своей платформой и со своей оценкой нынешнего положения и ближайших перспектив".
Что есть самое замечательное?
"Самое замечательное в этой "унитарной оппозиции" заключается в том, что она представляет собой блок правых и троцкистов, и что эта платформа является также и платформой органа Троцкого во Франции "Веритэ", во главе которого стоит верный последователь троцкизма Росмер. "Унитарная оппозиция" есть детище троцкистов и оголтелых (!) правых (!!). Так выглядит на практике "лево (?) большевистская" линия Троцкого и К-о. Оформленная оппозиция имеется только во Франции".
"Самое замечательное" заключается в том, что в сказанном здесь есть около 49% правды. Левая оппозиция действительно имеет крупные успехи в синдикальном движении Франции. Но дальше идут остальные 51%, ибо на деле унитарная оппозиция, идущая под знаменем левых коммунистов, ведет непримиримую борьбу с правой, полуреформистской оппозицией, которая прикрывается лозунгами профсоюзной автономии (Монатт, Шамбелан) или прямо поддерживает "Рабоче-крестьянскую партию" Селье и К-о. Никаких точек соприкосновения, ни политических ни организационных, у этих двух оппозиций нет.
Что на свете "характерно"?
"Характерно, -- по Лозовскому, -- что везде, где троцкисты имеют хотя бы малейшее влияние, они вместе с амстердамцами выступают против коммунистов".
"Характерно", что тут нет и 1% правды.
Нет ли еще чего-нибудь "характерного"?
"троцкисты утверждают, что во время кризиса экономическая борьба невозможна".
Какие это "троцкисты"? Где? Когда? Но не сдержать охваченного вдохновеньем Лозовского:
"Левый" троцкист Нейрат не нашел ничего лучшего, как"... и т. д.
Но ведь Нейрат принадлежит к правой чешской оппозиции? Но ведь...
Чего не хватает Лозовскому?
"Чего нам не хватает в самостоятельных революционных профсоюзах и профоппозициях -- это уменья вовлечь новые слои рабочих в бой, связать их крепкими узами с нашими организациями, закрепиться в предприятиях". (Из той же речи).
Словом, всем бы Лозовский хорош, да не хватает ему самых пустяков: уменья вовлечь массы, организовать их и закрепиться на предприятиях.
И еще кое-чего не хватает Лозовскому, о чем сам он из скромности, однако, не сказал...
Представляете ли вы себе, вообще говоря, революционную мочалку в действии? К тому же в роли вождя? Не представляете? Значит, вы не видели и не слышали Лозовского. Вот неподражаемое место из той же его речи на XVI с'езде с нашими скромными примечаниями в скобках:
"Самое главное сейчас это освободить рабочее движение колониальных и полуколониальных стран от малейшего влияния буржуазии (даже от "малейшего"!), внести резкую дифференциацию между классами (да вы хоть не затушевывайте!), поднять волну пролетарского недоверия к политиканам типа Ганди, Неру, Пателя, Ван-Тин-Вея и т. д. (а кто же поднимал к ним волну доверия?). Самое главное (не слишком ли много "самого главного"?) -- это не дать укрепиться в рабочих массах меньшевистско-троцкистским идеям Роя (да ведь Рой ученик Сталина -- Лозовского) и Чен-Ду-Сю (меньшевистские идеи навязывал ему именно Лозовский!), и умело, по-большевистски организовать массы (да ведь этого же именно "нам не хватает"!), отдавая себе отчет в том, что революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства (вот именно!) есть этап на пути социалистической революции".
Мочалка в хозяйстве -- вещь необходимая. Но, знаете ли в качестве вождя...
Не умеющий держать язык за зубами Мануильский неожиданно заявил на XVI с'езде:
"вопрос о природе социал-фашизма -- проблема, которая пока еще недостаточно разработана в Коммунистическом Интернационале".
Вот те и на! Сперва провозгласили, закрепили, утвердили, канонизировали, кретинизировали, а потом будут еще только "разрабатывать" проблему. Кто же, однако, займется "разработкой"? Надо полагать, Радек. Кроме него, некому. Хоть шаром покати.
Радеку приходится стажироваться. С этой целью он пишет в "Правде" пространные фельетоны о "сущности социал-фашизма". Что есть вервие? как говорит философ у Хемницера. А так как несчастие состоит в том, что читатели многочисленных статей о "социал-фашизме" роковым образом теряют из головы все бесподобные аргументы прежних исследователей, то Радеку приходится начинать сначала. Начать сначала значит об'явить, что Троцкий находится по ту сторону баррикады. Возможно, впрочем, что эту фразу Радеку пришлось вставить по особому требованию редакции, как моральный гонорар за напечатание его статьи. Но все-таки: в чем сущность социал-фашизма? И в чем его отличие от подлинного фашизма? Отличие, оказывается, в том, -- кто бы мог подумать? -- что социал-фашизм тоже стоит "за проведение фашистской политики, но демократическим путем". Радек многословно об'ясняет, почему германской буржуазии "не оставалось ничего другого, как проводить политику фашизации через парламент, с внешним сохранением демократии". Так в чем же дело? До сих пор марксисты полагали, что демократия и есть "внешнее" прикрытие классовой диктатуры, -- одно из возможных ее прикрытий. Политической функцией современной социал-демократии является фабрикация именно этого демократического прикрытия. Ни в чем другом и не состоит ее отличие от фашизма, который иными методами, при иной идеологии, отчасти и при другой социальной базе, организует, обеспечивает и охраняет ту же диктатуру империалистского капитала. Но, -- доказывает Радек, -- сохранять загнивающий капитализм "можно только фашистскими средствами". В последнем счете это совершенно правильно. Из этого, однако, вытекает не тождество социал-демократии и фашизма, а лишь то, что социал-демократия в последнем счете вынуждена очищать дорогу перед фашизмом, причем последний, приходя на смену, не отказывает себе в удовольствии проломить изрядное число социал-демократических черепов. Такого рода возражения Радек об'являет, однако, в своей статье "обелением социал-демократии". Очевидно, этот грозный революционер считает, что подтирать кровавые следы империализма щеткой демократии есть более высокая и более благородная миссия, чем охранять кассу империализма с дубиной в руках.
Радек не может отрицать того, что социал-демократия цепляется изо всех силенок за парламентаризм, ибо с этой искусственной механикой связаны все источники ее влияния и благосостояния. Но, возражает находчивый Радек, "нигде не сказано, что фашизм требует формального разгона парламента". Вот так-так! Но ведь фашизмом назвали именно ту политическую партию, которая, впервые в Италии, разрушила парламентскую машину во имя преторианской организации классового господства буржуазии. Это, оказывается, ничего не значит. Одно дело фашизм, как феномен, другое, как сущность. Радек решил, что разрушение парламентаризма совсем не требуется фашизмом, если его взять, как вещь в себе. Что есть вервие? Но почувствовав, что выходит не гладко, Радек с еще большей находчивостью добавляет: "И итальянский фашизм не сразу (!) разогнал парламент". Что верно, то верно. Но все-же разогнал его, не пощадив и социал-демократии, наиболее махрового цветка в парламентском букете. У Радека же выходит так, будто итальянский парламент разогнали социал-фашисты, только не сразу, а после размышлений. Боимся, что теория Радека не вполне уяснит итальянским рабочим, почему социал-фашисты пребывают в эмиграции. И немецким рабочим не легко будет понять, кто собственно в Германии собирается разгонять парламент: фашисты или социал-демократы?
Все доказательства Радека, как и его учителей, сводятся к тому, что социал-демократия есть отнюдь не идеальная демократия (т.-е. очевидно, не та демократия, которую Радек видел в радужном сне после примирительных об'ятий с Ярославским). Глубокая и плодотворная теория социал-фашизма построена не на основе материалистического анализа особой, специфической функции социал-демократии, а на основе абстрактно-демократического критерия, который свойствен оппортунистам даже и тогда, когда они хотят или когда им приходится занимать позицию на самом крайнем краю самой крайней баррикады (при этом они поворачиваются, обычно, спиной не в ту сторону и хватаются за оружие не с того конца).
Между социал-демократией и фашизмом нет классового противоречия. Фашизм, как и социал-демократия -- буржуазные партии, притом не вообще буржуазные, а такие, которые охраняют упадочный капитализм, все менее и менее мирящийся не только с демократическими формами, но и со сколько-нибудь устойчивой легальностью. Именно поэтому социал-демократия, несмотря на приливы и отливы в ее судьбе, обречена сходить на нет, уступая на одном полюсе место фашизму, на другом -- коммунизму.
Разница между блондинами и брюнетами не так уж велика, во всяком случае значительно меньше, чем между человеком и обезьяной. Анатомически и физиологически блондин и брюнет принадлежат к одному и тому же животному виду, могут принадлежать к одной и той же национальности, даже к одной и той же семье, наконец, оба могут быть одинаковыми подлецами, -- и тем не менее, цвет кожи и волос имеет свое значение, не только в полицейском паспорте, но и вообще в жизненном обиходе. Радек же, для того, чтобы заслужить полное одобрение Ярославского, хочет непременно доказать, что брюнет есть собственно говоря блондин, но со смуглой кожей и черными волосами.
Есть на свете хорошие теории, которые служат для об'яснения фактов. Что же касается теории социал-фашизма, то она пригодна только для стажированья капитулянтов.
Альфа.