За последние недели мировая печать довольно много говорила о "развале" русской оппозиции и часто называла т. Радека, как вождя той группы, которая присоединяется к Сталину. Неосведомленные -- а таково на Западе подавляющее большинство, -- могут сделать вывод, будто Радек в самое последнее время повернул от оппозиции к аппаратчикам-центристам. На самом деле колебания т. Радека тянутся года полтора. Еще вернее будет сказать, что путь т. Радека, начиная с 1923 года, пересекался с линией оппозиции только для того, чтоб отклониться от нее вправо или влево -- главным образом вправо, -- и затем снова встретиться с ней. Радек до 1926 года считал, что другой экономической политики, кроме политики Сталина-Бухарина осуществить нельзя. До 1927 года Радек питал иллюзии насчет возможности совместной работы с Брандлером и его группой. Радек был против выхода китайской компартии из Гоминдана. После всеобщей стачки в Англии Радек был против разрыва Англо-Русского Комитета. После предательства революции правым и левым Гоминданом Радек был против лозунга пролетарской диктатуры и за лозунг "демократической" диктатуры, истолковывая его заодно со Сталиным, Бухариным и Мартыновым. В 1923-24 г. Радек доказывал, что теория перманентной революции в основном была тождественной со стратегической линией Ленина. В 1928 году Радек попытался построить полную противоположность в этом вопросе между Лениным и Троцким. Ему пришлось, с небольшими оговорками, повторить заношенные доводы Зиновьева. С другой стороны, в вопросе о Термидоре и двух партиях, Радек в течение 1927 года ударился в ультра-левизну. Он несколько раз пытался провозгласить, что Термидор уже "совершился". Он отказывался одно время подписать платформу только потому, что в ней слишком категорически говорилось об единой партии. В этом сочетании ультра-левых выводов с правыми посылками нет ничего противоестественного. Наоборот, ими полна история Коминтерна. Нет ничего противоестественного и в том, что от ультра-левых выводов в вопросе о Термидоре и двух партиях Радек так легко перешел на путь беспринципного примиренчества по отношению к лево-центральному зигзагу. Мы и в других странах, в частности в Германии видели, как легко люди, обвинявшие русскую оппозицию в том, что она идет "недостаточно далеко", и провозглашавшие раз десять Термидор "совершившимся", потом сами перекочевывали со своим легким багажем в лагерь социал-демократов.
Разумеется, никто из нас не собирается ставить Радека на одну доску с такими вертопрахами. У Радека за спиной четверть века революционной марксистской работы. Радек не только не способен перейти к социал-демократии, но и вряд ли может об'единиться со сталинцами. Во всяком случае он не способен ужиться с ними. Для этого он все же, слишком марксист, и прежде всего, слишком интернационален. Несчастье Радека в том же, в чем и его сила: в чрезмерной импульсивности.
Радек беспорно один из лучших марксистских журналистов всего мира. Дело здесь не только в меткости и силе языка. Нет, дело прежде всего в способности с чрезвычайной быстротой реагировать на новые явления и тенденции и даже на первые их признаки. В этом преимущество Радека. Но сила журналиста становится источником слабости политика. Радек преувеличивает и забегает вперед. Радек измеряет метром там, где дело идет только о сантиметрах. Поэтому он почти всегда оказывается справа или слева -- гораздо чаще справа -- от правильной линии.
Пока мы жили все в Москве, импульсивность Радека приносила нередко пользу оппозиции. Он чуть не на каждом заседании вносил предложения о решительных изменениях политики оппозиции -- в целом или в том или другом вопросе. Он получал обыкновенно дружеский отпор, и скоро примирялся с ним. Но под его преувеличенным и опасным новаторством часто можно было найти какое-нибудь ценное наблюдение, или свежее впечатление. Вот почему участие Радека было всегда благотворно для коллективной работы. И никто из нас не стал бы никогда составлять список многочисленных зигзагов Радека, как правых, так и левых. Чаще, впрочем, правых, чем левых. Беда, однако в том, что с начала 1928 года руководящая группа оппозиции рассеяна. Все отделены друг от друга громадными пространствами, и каждый предоставлен самому себе. Ясно, что при таких условиях исключительная импульсивность Радека должна была сослужить ему худую службу.
С февраля 1928 года т. Радек в вопросе о Термидоре и "двух партиях" совершил необычайно крутой поворот. Дело в том, что он не предвидел возможности отпора центристов правым, как и все те, которые, впервые услышав от нас о Термидоре, стали сейчас же клясться, что он уже совершился. Но так как Радек не просто повторяет общие пустые фразы, а стремится наблюдать факты и понимать их, то он ударился в прямо противоположную крайность. Сталинцы стали ему казаться после февраля 1928 г. марксистами, а Термидор -- почти мифом. Если бы все мы были в Москве, то после первых преувеличений Радек вероятно успокоился бы -- до новой вспышки. Но Радек был в Сибири. Он написал ряду товарищей письма и тезисы. Его со всех сторон взяли в штыки. Переписку перехватывали органы ГПУ и передавали в Ц.К. Ярославский рассказывал о взглядах Радека на собраниях, путая по недомыслию и перевирая по злобности. Так, Радек оказался пленником собственной импульсивности. Он уже стал насиловать факты, ища себе подкрепления. Он оказался вынужден все больше подкрашивать зигзаг Сталина, чтобы оправдать свой собственный.
История эта, как сказано, тянется года полтора. В июле прошлого года Радек написал свой проект обращения к VI-му Конгрессу. Тогда переписка ссыльных была еще достаточно свободна: сталинцы надеялись, что таким путем скорее обнаружится раскол. Путем обмена телеграмм между колониями ссыльных произошло своего рода голосование двух текстов обращения к VI-му Конгрессу. Радек собрал полдюжины голосов. Под моим проектом подписалось несколько сот. В конце концов и Радек присоединился к коллективному заявлению.
17-го июля 1928 года я подверг проект тезисов Радека разбору в письме, которое разослал ссыльным и отправил в Москву. Я считаю сейчас своевременным опубликовать свой разбор. Читатели убедятся из него, надеюсь, что в 1929 году Радек мало прибавил к своим ошибкам 1928 г. Во всяком случае эти индивидуальные или групповые зигзаги, хотя бы и продиктованные самыми лучшими намерениями, не могут отклонить оппозицию от ее пути.
Л. Троцкий.
Константинополь,
26 мая 1929 г.
P. S. -- Из опубликованного в "Правде" письма Радека видно, что он зашел значительно дальше или скатился значительно ниже, чем я предполагал. Сейчас он жалобно причитает в том смысле, что его неотразимое влечение к сталинскому центризму препятствует ему жить под одной крышей с большевиками-ленинцами. Буквально Радек не может прожить года, чтобы свою ультра-левую ошибку не дополнить симметричной правой ошибкой. В течение 1927 года он вел против меня внутри оппозиции настойчивую борьбу по вопросу о нашем отношении к ультра-левым (Сапронов, В. М. Смирнов и другие), стоявшим, так сказать, априорно на точке зрения двух партий. Тогда Радек доказывал, что у нас с ультра-левыми нет никаких разногласий, и что нам нужно не только не нападать на них, но наоборот, слиться с ними в одной организации. Говоря вообще, в настойчивости и последовательности Радека никто еще не обвинял. Но как раз в вопросе об об'единении с ДЦ он проявлял несомненную настойчивость, которая длилась с октября 1926 года по февраль 1928 года, т. е. целых 15 месяцев, -- срок для Радека совершенно неслыханный! Теперь Радек вывернулся наизнанку и утверждает, что надо расколоться с большевиками-ленинцами потому-де, что они насквозь заражены децизмом. Теперь у Радека уже нет разногласий не с Сапроновым, а со Сталиным. Без большого риска ошибиться, можно предсказать, что, оторвавшись от ленинской оппозиции, Радек вряд ли надолго задержится на сталинской линии; вернее всего он качнется снова в сторону брандлерианства и рыковщины, и попадет в оппозицию к Сталину -- только уже справа. Такова его злосчастная судьба!
Л. Т.
7-го июля 1929 года.