До сих пор мы говорили о результатах введения машин, имеющих главным образом экономический характер. Займемся теперь рассмотрением непосредственно морального влияния машинного производства на рабочих.
Если мы сравним современное производственное предприятие, котopoe ведётся при помощи машин, т. е. фабрику, с мануфактурным или ремесленным предприятием, то нам тотчас бросится в глаза следующее обстоятельство. В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет инструмент служить себе, на фабрике же он сам служит машине. Он является «живым придатком» существующего независимо от него мертвого механизма.
На каждой фабрике помимо массы рабочих, занятых при рабочих машинах, а также подсобных рабочих мы находим также немногочисленный персонал, на котором лежит обязанность надзора над машинами и содержание их в исправности. Этот слой работников, получивших частью научное (инженеры), частью ремесленное (механики, столяры и т.д.) образование, стоит вне круга фабричных рабочих и потому не подлежит здесь нашему рассмотрению. Не будем мы также говорить и о подсобных рабочих, чья работа ввиду её простоты легко может быть заменена машинами (это и происходит повсюду где фабричные законы отнимают у фабрики самых дешёвых из этих подсобных рабочих -- детей) или же делает возможной быструю смену лиц, занятых этой работой. Здесь будет идти речь о фабричных рабочих в собственном смысле слова, т. е. о рабочих, занятых при рабочих машинах.
Вместе с прежними инструментами (иглой, веретеном, долотом) и особенная искусность в управлении ими перешла от рабочего к машине. Tenepь от рабочего требуется искусность лишь в одном отношении -- в умении приспособлять свои собственные движения к однообразным и непрерывным движениям машины. Такое умение быстрее всего приобретается в юношеском возрасте. Рабочий должен рано поступать на фабрику, а фабрикант уже не ограничен более тем слоем рабочих, который занят обслуживанием машин: в подрастающем рабочем поколении он всегда находит заместителей уходящим, быстро включающихся в работу.
Прудон в своей «Философии нищеты» определяет машину как «...протест промышленного гения против раздробленного и человекоубийственного труда» и как «восстановление работника...» (цит. по К. Маркс, «Нищета философии», К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 4, стр. 152). В действительности, хотя машинное производство и выбрасывает за борт старую систему разделения труда вместе с её техническими предпосылками, тем не менее эта система находит своё продолжение и на фабрике, и притом в ещё более унизительной форме. Конечно, рабочий уже не управляет в течение всей своей жизни одним и тем же частичным орудием. Зато в интересах повышенной эксплуатации машиной злоупотребляют для того, чтобы превратить рабочего с самой колыбели в частицу частичной машины, и таким образом завершается его рабская зависимость от фабрики в целом, т. е. иными словами, от капиталиста.
Его труд лишается всякого духовного содержания. Он принимает чисто механический характер и, разрушая нервы рабочего, высасывает из него все силы. Специальное умение рабочего, как жалкая и мелкая деталь, исчезает перед наукой, перед огромными силами природы и перед массовым общественным трудом, воплощённым в машинной системе. Рабочему приходится безвольно покориться как автоматическому ходу машин, так и вообще предписываемой владельцем фабрики дисциплине.
Какова бы ни была форма общественной организации, совместный труд в крупном масштабе и совместное применение орудий труда, особенно машин, всегда будет требовать управления процессом труда, которое сделало бы его независимым от произвола каждого отдельного лица, участвующего в нём. Если мы не желаем отказаться от выгод машинного производства, то введение такой дисциплины, которой все обязаны подчиняться, является неизбежным. Но дисциплина дисциплине рознь.
В свободном обществе, где она обязательна для всех, она никого не угнетает. Вводимая же принудительно в интересах отдельных лиц, она означает рабство. Она переносится, как тяжкое ярмо, с крайней неохотой, только потому, что всякое сопротивление оказывается бесплодным. Поэтому потребовалась жестокая борьба, прежде чем удалось сломить сопротивление рабочих против принудительного труда, па который обрекла их машина. В упомянутой уже нами книге Юр рассказывает, что Уатт задолго до Аркрайта изобрёл искусственные «прядильные пальцы», но что главная трудность состояла не столько в изобретении автоматического механизма, сколько в изобретении и проведении в жизнь соответствовавшего потребностям автоматической системы дисциплинарного кодекса! Лавровый венок за это на голову «благородного» цирюльника Аркрайта, выполнившего такой «геркулесовский» подвиг!
Дисциплинарный кодекс или, попросту говоря, фабричный распорядок современного капиталиста ничуть не заражен столь дорогой для буржуа конституционной системой «разделения властей» или ещё более дорогой для него представительной системой. Наоборот, он является выражением абсолютного самодержавия предпринимателя над его рабочими.
«Кнут надсмотрщика за рабами,-- говорит Маркс,-- заменяется штрафной книгой надзирателя. Все наказания, естественно, сводятся к денежным штрафам и вычетам из заработной платы, и благодаря законодательному остроумию фабричных Ликургов нарушение их законов, пожалуй, ещё прибыльнее для них, чем соблюдение их» («Капитал», т. 1, стр. 430).
Так ломается сопротивление и упорство рабочего. Притом он физически калечится непрерывной и односторонней мускульной работой, изнемогает от дурного воздуха и оглушающего шума во время работы. Вот в чём состоит благородное воспитательное влияние машины!
Мы упомянули только что о сопротивлении рабочих введению машин. При этом, однако, сознание того, что машина наносит смертельный удар свободе рабочего, было скорее инстинктивным. В первую голову борьба против машины велась как против способа вытеснения человеческого труда. Именно по этой причине машина для тканья лент, изобретённая впервые, как говорят, в середине XVI века в Данциге, была тотчас запрещена тамошним муниципалитетом. Впоследствии она же подверглась запрещению в Баварии и в Кельне, а в 1685 г. особым императорским эдиктом была запрещена во всей Германии. Бунты английских рабочих против введения машин продолжались вплоть до XIX столетия. Имели они место и в других странах. Они происходили ещё во Франции в 30-х годах прошлого века, а в Германии -- в 1848 г.
Нетрудно, конечно, фарисейски возмущаться по поводу такого варварского способа борьбы против величайшего завоевания нового времени. Факт таков, что машина прежде всего выступает всюду в качестве врага рабочего, предназначенного для его вытеснения. В мануфактурный период разделение труда и кооперация внутри мастерской проявляли себя главным образом с положительной стороны,-- повышая производительность занятых рабочих. Машина же сразу выступает в качестве конкурента рабочего. Для вытесняемых ею рабочих не может служить большим утешением, что страдания их «преходящи» или что машины лишь постепенно овладевают всем полем производства, а это уменьшает размеры и интенсивность их разрушительного действия. «Одно утешение,-- возражает Маркс,-- побивается другим» («Капитал», т. 1, стр. 436).
В последнем случае машина в конкурирующих с нею слоях рабочего населения создаёт хроническую нищету. Там же, где переход совершается быстро, её действие носит массовый и острый характер.
«Всемирная история не даёт более ужасающего зрелища, чем медленная, затянувшаяся на десятилетия и завершившаяся, наконец, в 1838 г. гибель английских хлопчатобумажных ткачей. Многие из них умерли голодной смертью, многие долго влачили существование со своими семьями на 2½ п. в день. Напротив, английские хлопчатобумажные машины произвели острое действие на Ост-Индию, генерал-губернатор которой констатировал в 1834--1835 гг.: «Бедствию этому едва ли найдётся аналогия в истории торговли. Равнины Индии белеют костями хлопкоткачей». Конечно, поскольку эти ткачи расстались с сей временной жизнью, постольку машина уготовала им только «временные страдания»» («Капитал», т. 1, стр. 436-437).
Орудие труда убивает рабочего. Это проявляется особенно осязательно всякий раз, когда вновь введённая машина вступает в конкуренцию с традиционным ремесленным или мануфактурным производством. Но и в рамках самой крупной промышленности постоянное улучшение машин оказывает аналогичное действие. Маркс для доказательства этого положения приводит множество свидетельств из отчётов английских фабричных инспекторов. Мы не будем на них останавливаться подробнее, так как самый факт не может быть оспариваем.
Обратимся лучше снова от машины, как конкурентки рабочего, к машине, как его «воспитательнице».
Множество «пороков», к которым рабочий класс, по мнению его капиталистических друзей, проявляет явную склонность,-- отметим здесь лишь строптивость, леность и пьянство,-- не имеют более действительного врага, чем машина. Она является самым могущественным средством борьбы капитала против рабочих в тех случаях, когда они сопротивляются его самодержавию или недовольны получаемой заработной платой, рабочим временем и пр., или когда они дерзают восставать путём стачки и т. п.
«Можно было бы,-- говорит Маркс,-- написать целую историю таких изобретений с 1830 г., которые были вызваны к жизни исключительно как боевые средства капитала против возмущений рабочих» («Капитал», т. 1, стр. 441).
Но так как всякое дальнейшее приложение научных открытий к промышленности, т. е. развитие машины, является желанным шагом вперёд, то кажется, будто рабочие нарочно наделены упомянутыми пороками специально для того, чтобы помимо своей воли содействовать этому прогрессу. Таким образом, мы видим, что в капиталистическом миро всё -- даже пороки рабочих -- в конечном счёте ведёт к лучшему.