Данный репортаж был написан автором после поездки в лагерь беженцев из Узбекистана, состоявшейся за один день до перемещения лагеря на новое место — туда, где он находится в настоящее время. Кое-что в лагере изменилось, но многие проблемы, о которых идет речь в данной статье, остались прежними или даже усугубились.
Пяти сотням мирных демонстрантов, чудом избежавших массового убийства, организованного правоохранительными органами Узбекистана, предоставили временное убежище на юге Киргизии. Временное правительство страны под руководством и.о. президента Курманбека Бакиева, в свое время обвиненного в «радикализме» и «экстремизме» оппозиционера, меньше, чем три месяца назад испытывавшего на себе давление авторитаризма, теперь же поощряет войну, которую Каримов ведет против диссидентов и простого народа.
«Мы рады, что мы в безопасности, но мы ожидали более теплого приема в Киргизии, ведь мы — родственные народы. Бакиев — не демократ, хотя [сам когда-то] был в оппозиции», — сетует Рано, прибывшая в лагерь со своим мужем. «Мы бежали, а в Андижане осталось пятеро детей. У нас не было выбора — в нас, безоружных, с поднятыми руками, стреляли на поражение. Мы не ничего не знаем о нынешнем состоянии наших детей.»
Вызывает удивление и заявление Феликса Кулова о том, что организованность беженцев подозрительна. На мой взгляд, такое поведение беженцев естественно: киргизские власти видят в них «религиозных эсктремистов» и «террористов», грозятся вернуть обратно в Узбекистан. В таких условиях в интересах беженцев быть организованными, чтобы их не выдворили из Киргизии. И вообще, разве не было бы более подозрительным, если бы беженцы были неорганизованными и создавали проблемы для киргизских властей? Похоже на то, что когда и придраться уже не к чему, так и организованность может вызывать подозрения.
Андижанцы, находящиеся в лагере, сегодня лишены возможности связаться со своими родными и близкими. Лишь те, кто приезжают в лагерь, имеют возможность увидеть чудом выживших родственников, и то лишь несколько минут.При регистрации представители Миграционной службы Киргизии знакомят меня с правилами посещения лагеря: нельзя провозить газеты и иные печатные материалы; нельзя разрешать беженцам пользоваться сотовым телефоном; категорически запрещается вывозить письма и записки.
Журналистов здесь не милуют (а в новый лагерь вообще не пускают). «Из-за таких журналистов как вы, мы здесь торчим уже двадцатый день. Вы будоражите беженцев! Уходите отсюда!» — зло кричит мне киргизский военный, не позволяя приблизиться к андижанцам, нашедшим своего родственника живым и невредимым в лагере.
Работники киргизской миграционной службы относятся к беженцам как к преступникам: сами решают, кого к ним допускать, а кого нет, всячески способствуют их возращению в Узбекистан. «Побольше слушайте их сказки», — говорит с иронией все тот же военный.
Когда беженцев посещают родственники, военные не позволяют им нормально общаться. Я наблюдала несколько таких встреч. Времени на общение давали не больше пяти минут, пограничники стояли в шаге от беседующих, при этом говорили: «Так, все, теперь возвращайтесь либо в лагерь, либо в Узбекистан». Свидания проходят под пристальным и грубым наблюдением военных. Один из беженцев, к чьим родственникам меня военные не допустили, рассказывает о своем кратком свидании: «Приехала моя жена из Андижана, сказала, что милиция весь дом вверх дном перевернула в течение трехдневного обыска. Они хотели найти меня и ее отца, пытали ее, приставляли дуло пистолета к вискам, угрожали... я не знаю, не насиловали ли ее, мне не дали поговорить больше пяти минут, а ведь кроме жены приехал мои брат и мама…»
За день до моего посещения, по словам беженцев, одну из беженок муж насильно забрал в Узбекистан. Военные не вмешивались, а также не позволили другим беженцам вмешаться. Это является нарушением национального и международного законодательства о беженцах, запрещающего насильственное возращение беженцев в страну их гражданства, где существует угроза их жизни и свободы.
Я сама наблюдала за встречей, где брат пытался забрать сестру-беженку: тащил ее по земле, хотел насильно увезти домой, а военные не позволяли другим беженцам прийти к ней на помощь. Она же плакала и сопротивлялось. Ей все же удалось вырваться, и она в слезах забежала обратно в лагерь.
Беженцы не имеют никакой информации о своих правах. «Вы поставьте здесь хотя бы одного адвоката, это будет реальной помощью», — просит Мухамеджан, отец одного из 23 бизнесменов, обвиненных в «акромизме». Друг и бизнес-партнер его сына, находящийся в лагере, обратился ко мне с просьбой предоставить информацию о правах беженцев, о процедуре получения статуса.
Я была удивлена тем, что ни киргизские власти, ни сотрудники УВКБ ООН еще не ознакомили их с процедурой регистрации и подачи ходатайства на получение статуса беженца. Журналистам не позволяют завозить и вывозить печатную информацию, поэтому ооновскую «Конвенцию о статусе беженцев» мне пришлось проносить через регистратуру тайком, под платьем.
Меня также удивило то, что оба сотрудника УВКБ ООН, которые приезжали в лагерь во время моего пребывания там, говорили с беженцами на русском, тогда как многие из них на русском говорят очень плохо, и даже те беженцы, кто, по словам других, «знают русский» предпочитали общаться со мной на узбекском и киргизском, чтобы все понять, и рассказать о расстреле в Андижане, не упустив важные детали.
Сейчас, радует то, что лагерь передвинули вглубь Киргизии, и то, что увеличилось количество палаток. Однако, нынешняя изоляция беженцев является нарушением прав беженцев, а также представителей СМИ.
Доступ в лагерь запрещен под предлогом проведения каких-то работ. Палатки в новом лагере были установлены еще в полдень, в воскресенье, 5 июня. Не понятно, какие еще работы проводятся после этого. Если беженцам необходимо время, чтобы «привыкнуть к новому месту», как утверждает МИД КР, пусть они сами заявят об этом прессе. Миграционная служба запретила доступ журналистов даже к неформальным лидерам лагеря, что вызывает тревогу.
На самом деле, пока беженцы «привыкают к новому месту», власти Киргизии проводят запоздалый процесс регистрации. Запоздалый потому, что в соответствии с национальным законодательством, «в случае экстренного массового прибытия на территорию (страны) лиц по основаниям, предусмотренным законом, регистрация указанных лиц производится незамедлительно».
Будь регистрация проведена раньше, беженцы имели бы законное право, среди иных прав, на свободное передвижение на территории Киргизии, на содействие властей в получении сведений о родственниках, проживающих в Узбекистане, на получение услуг переводчика и на обеспечение судебной защитой.
Из-за медлительности Киргизских властей андижанцы, пережившие сильнейший стресс, ставшие очевидцами и жертвами массового расстрела мирных демонстрантов, потерявшие близких и родных людей, прожили около двух недель, не зная, каков их статус на территории Киргизии, и что их ожидает.
24-летняя Гульноза беспокоилась об отце и ребенке, оставшихся в Андижане и не знавших о ее нынешнем местонахождении. «Моему сыну четыре года. В то утро у него была температура и я вышла из дому за лекарством. Все аптеки были закрыты, улицы пустынны. Я увидела группу людей, которые сказали, что идут на митинг на площади, и пошла на площадь с ними, из интереса. У нас ведь митинги большая редкость». Гульноза в тот день домой не вернулась, так как пришлось бежать, спасая свою жизнь от пуль. «Я была в задних рядах группы, попавшей под обстрел на проспекте Чулпон, и покидала проспект уже спотыкаясь о мертвые тела. Шел сильный ливень и по арыкам текла окровавленная вода».
Отец Гульноз заплакал, услышав от меня известие о том, что она жива, и что находится в лагере для беженцев. «Я инвалид 1-ой группы и не могу хорошо ухаживать за ее ребенком», — сказал плача он. «Она не голодает? Ей не грозит опасность?» Я могла лишь сказать ему, что она не голодает, и что не может вернуться сейчас в Андижан.
До сих пор действия Киргизских властей вызывали критику со стороны международных организаций по защите прав человека. Действия правительства Бакиева по завершению процесса регистрации ходатайств о предоставлении статуса беженца покажут, насколько новые власти Киргизии, называющие себя истинно демократическими, в сопоставлении с прежней властью, насколько они привержены соблюдению национального и международного гуманитарного права.
Если Бакиев искренне поддерживает Каримова, то это лишний раз доказывает то, что мартовская революция привела в Белый Дом отнюдь не демократические силы. Если же высказывания Бакиева, о том, что в Андижане действительно действовали «религиозные экстремисты» продиктованы необходимостью поддержания зыбкой кыргызско-узбекской дипломатии, как утверждают многие кыргызстанцы, то можно смело говорить о том, что Каримова боятся не только дома, но и в соседней Киргизии.
PS: В то воскресное утро, когда лагерь неожиданно перевезли вглубь территории Киргизии, киргизские военные разбирали груды одежды беженцев, выполняя работу, которая по непонятным причинам была возложена на них начальством. За день до этого, в субботу вечером, представители УВКБ ОНН говорили беженцам, что их предупредят о переезде заранее, чтобы они успели упаковаться и подготовиться.