Я смотрю на город мой, суровый монолит.
Я смотрю — и боль в груди, руин печальный вид.
Здесь нещадно все сметая пронеслась война,
Горький след оставив нам навечно, навсегда.
А когда-то парки и аллеи здесь цвели,
Воздвигались корпусы, проспекты и мосты,
Бесконечно в суете мирская жизнь текла,
А теперь руины всюду, и в душе тоска.
Знаю, город с малых лет с любовью нас растил,
В жизни лучшие мгновенья всем нам подарил.
Здесь спокойно, безмятежно годы пронеслись,
Нашей юности надежды устремлялись ввысь.
Наш цветущий шумный город был прекрасней всех.
Слышен был трамвая грохот и ребячий смех,
Грозный тихими ночами зажигал огни,
По бульварам прогуляться выходили мы.
Я брожу по городу среди глухих руин,
Вспоминаю дни, когда он был многолюдим.
Память дней ушедших сердца раны бередит,
Мрачный вид разбитых улиц грусть в себе таит.
Знаю я, хоть лик твой омраченный и суров,
Город Грозный, ты из пепла возродишься вновь
Верю я, ты будешь лучше прежнего цвести,
Город Грозный, город грез несбывшейся мечты
Эти стихи следует воспринимать как документ. Их автор — Тимур Муцураев, самый известный из военного поколения музыкантов современной Чечни. Ему 27 лет; в юности он был подающим надежды спортсменом, учеником грозненской школы No.30 — тогда он пел только о любви. В ходе десятилетней войны Тимур потерял ногу и родину, на которой его преследуют как государственного преступника. Биография поэта Муцураева в сжатом виде представляет типичную биографию его соотечественников и современников, а каждая из его песен о городе Грозном передает картину разоренной и разрушенной Чечни — страны, где становление капиталистических отношений происходит в специфической форме самой жестокой и разрушительной войны на территории распавшегося Союза.
Телевизионные репортажи из Грозного не дают полного представления о масштабе и характере постигших его разрушений. Этому в первую очередь препятствует активная цензура российских властей — но по существу, проживая в мирном городе, вряд ли возможно понять, во что превращен сегодня крупнейший индустриальный, научный и культурный центр Северного Кавказа. Разрушенные корпуса учебных и административных зданий, искореженные заводские цеха, изуродованные прямыми попаданиями бомб и снарядов, либо полностью взорванные, как на знаменитой «Минутке», дома — целые кварталы, превращенные в руины и бетонный мусор. Эпицентр разрушений приходится на центральные районы с наиболее развитой городской инфраструктурой, — как будто в центре Грозного произошел один огромный взрыв. Чем выше и больше здание, тем больше тротила и свинца пришлось на его каменную душу и на души его прежних обитателей. Город Грозный — призрачный и прозрачный город: его испещренные пулями и осколками стены дают странную, неестественную игру света, а руины, развалины и завалы создают нежилой, не совместимый с человеческой жизнью вид. Тем не менее, здесь проживают и работают десятки тысяч жителей: на заборах и стенах наряду с настенными надписями «Добро пожаловать в ад», мелом и краской написано: «Здесь живут люди».
Это тяжелая, мало похожая на мирную жизнь, но она продолжается — вопреки не прекращающейся войне, ее пришлым и местным поджигателям. Жители Грозного как будто бы свыклись со своим нынешним положением, — у них не было иного выбора, — однако и сегодня его следует считать по-настоящему невыносимым.
Здесь негде жить — в нормальном понимании обычных бытовых условий. В Грозном полно пустующей жилплощади, но она находится в непригодном для проживания состоянии, а наученные опытом двух войн, небогатые горожане из опасения новых разрушений не решаются на капитальный ремонт и постройку нового жилья. Подача света, газа и холодной воды может быть в любой момент прервана на недели и месяцы. В ряде районов она отсутствует вовсе.
Здесь негде учиться — вузы, школы, профтехучилища только возобновляют свою деятельность в очень тяжелых материальных и кадровых условиях, а военное поколение чеченской молодежи в массе поражено вынужденной безграмотностью.
Здесь негде работать: многочисленные заводы города в руинах, восстановлено лишь мелкое полукустарное производство, кое-где ведутся строительные и ремонтно-восстановительные работы, а на селе ведущую роль играет натуральное крестьянское хозяйство. Большинство мужского населения Чечни устраивается на службу в подразделения местного МВД и охранные структуры, а женщины занимаются домашним хозяйством. Земля Грозного сочится сырой нефтью, что дает возможность добывать ее в домашних условиях, на собственном подворье — по аналогии с «дикими» угольными шахтами Южного Донбасса. Собранную из вырытых в земле скважин нефть перегоняют в конденсат — очень плохое и очень дешевое топливо, которое повсеместно продается на обочинах грозненских улиц. Другой грозненский бизнес типичен для всех постсоциалистических стран — сбор металоллома, богатый урожай которого принесли две прошедшие войны. Он очень рискован, — Грозный не расчищен от мин и неразорвавшихся боеприпасов, на которых периодически подрываются чеченские дети — основные собиратели лома.
Сосредоточие городской торговли — центральный рынок Грозного занимает несколько центральных улиц в квартале разрушенных и пустующих домов. Его хаотичные торговые ряды сооружены из мусора и подручных материалов — своеобразный памятник становлению рыночных отношений в Чечне. Рынок пользуется репутацией самого опасного места в городе. Здесь избегают появляться военные патрули федералов, которые, впрочем, не чувствуют себя спокойно и в других районах Грозного. Они чужеродны в этом городе, варварски превращенном ими в руины.
Каждый блокпост федеральных войск представляет собой маленькую крепость из бетонных блоков, мешков с песком, колючей проволоки, с внушительным набором вооружений. В нем укрываются «замирители» — офицеры, солдаты федеральной армии, ОМОНа и многочисленных спецподразделений. Сейчас это почти сплошь контрактники — иначе говоря, наемники, добровольно прибывшие на эту войну, как на доходную работу. Пушечное мясо буржуазии, — как правило, в контингент контрактников попадают представители малоимущих слоев российского общества, — они в большинстве имеют изначально негативный настрой в отношении Чечни и чеченцев. Их отношения с местными жителями — классическое поведение оккупационных войск в захваченной и удерживаемой силой стране. Практика мелкого вымогательства на блокпостах, открытый грабеж мирного населения под предлогом зачисток — «профилактических действий» против гипотетических боевиков, похищение и насильное удерживание молодых чеченцев с целью получения выкупа за исчезнувших родственников или за их мертвые тела, правовое бесправие большей части населения Чечни, бессильного против произвола федералов — вот что представляет из себя «чеченская политика» российской государственной буржуазии.
Марионеточное правительство Ахмада Кадырова, заслужившего презрение и антипатию большинства чеченцев, — хрестоматийный, навязанный извне «режим на штыках». Прокуратор Кадыров опирается на поддержку стотысячной группировки федералов, ядро которой сосредоточено в районе гигантской военной базы Ханкала. Этот огромный, раскинувшийся на всю предгорную долину военный лагерь, бесконечное скопище техники, укреплений и коммуникаций, представляет собой впечатляющий наглядный символ империализма. Новый город — город войны, Ханкала, является подлинной столицей современной Чечни. Как и всякий федеральный блокпост, она окружена неприязнью и прямой ненавистью «замиренного» населения страны. С наступлением темноты и существующего де-факто комендантского часа, когда федеральные снайперы покидают крыши домов, когда блокпосты парализуют движение в Грозном, а его население предпочитает вовсе не выходить из дому, в городе начинается хаотическая перестрелка, с фейерверком сигнальных ракет и трассиров. Ночью федеральная артиллерия расстреливает близлежащие холмы, чтобы наутро сообщить о новых ударах по боевикам, получив поощрение по службе и списав толику казенных боеприпасов. Дальше в действие вступит государственная пропаганда — и российские телеканалы, радиостанции, газеты, обращаясь к своей многомиллионной аудитории, расскажут о новых успехах в борьбе с чеченским терроризмом.
Большинство из того, что мы знаем о Чечне и чеченцах, — миф, сооруженный многолетними, многомиллионно проплаченными усилиями цензуры и пропаганды. Патриотически настроенный российский обыватель склонен видеть в них нацию преступников и террористов, зачинщиков и продолжателей нынешней кавказской войны — тех самых «диких» и «хищников», какими рисовала их пропаганда романовского царизма. Чеченцами пугают, к ним относятся с предубеждением — между тем, в своем большинстве это порядочные и мужественные люди, а личные качества жителей Грозного зачастую выгодно отличают их от жителей Москвы и Киева, которым не привелось видеть картины развалин родных городов. Как это ни удивительно, но вышедшие из многолетней войны, ожесточенные, потерявшие родных и близких, чеченцы могут быть более толерантными, нежели огромные массы населения российских городов, пораженные кавказофобией и расизмом. Они умеют различать народы России и российское правительство, наемных контрактников и подневольных солдат срочной службы. Они ненавидят навязанный им кадыровский режим, но одновременно с неприязнью относятся к иностранным наемникам-исламистам, с полным основанием считая их орудиями провокативной политики ФСБ. Они, безусловно, не хотят продолжения этой войны и не были ее зачинщиками — но умеют постоять за себя, за свою семью и свой дом, отвечая партизанскими выступлениями на непрерывное насилие и грабежи федералов-будановых. Историческая специфика развития чеченского народа во многом сохранила уникальные элементы родового строя — чеченцы, народ, не знавший гнета своих баев, беков и ярма крепостного права, отличается исключительной потребностью в собственной свободе, за которую он готов бороться и сегодня.
Вместе с тем, не существует никаких поводов для искусственной идеализации национальных отношений в Чеченской республике. В начале 90-х годов здесь были отмечены типичные для этого времени факты дискриминации некоренного населения, которые в той или иной степени имели место в Закавказье, Средней Азии, Прибалтике, Молдове, и других областях погибающего СССР. Эти преследования в особенности отразились на Грозном — крупном, интернациональном по своему национальному составу промышленном центре, который еще в довоенный период потерял большинство своего нечеченского населения — в том числе, значительную часть промышленных рабочих (по этому поводу см. интересное интервью с директором грозненского профтехучилища). Эти вспышки чеченского национализма были лицемерно использованы в качестве предлога к военному вторжению в Чечню и началу первой чеченской войны. Тогда же был задействован миф о тотальной криминализации Чечни — явный наговор на республику, которая имела один из самых низких показателей краж и бытовых преступлений в Российской Федерации, а по числу бандитов (в том числе, чеченских) на порядок уступала ее столице Москве.
В равной степени, нет почвы для утверждений, согласно которым в современной Чечне сложилось некое доклассовое общество, основанное сугубо на племенной тейповой системе и неспособное к созданию собственной государственной структуры. Данное воззрение используется для того, чтобы научным образом оправдать присутствие военной группировки в Чечне, приписав ей «миротворческую» «цивилизаторскую» миссию — киплинговское бремя белого человека". Классовые отношения, безусловно, сложились и существуют в Чечне, где существуют наемные работники и работодатели в лице национальной буржуазии — их сосуществование далеко от идиллии, и вовсе не определяется нормами адатов. При всей силе родовых тейповых отношений, последние повсеместно уступают дорогу наступающему рынку с его интернациональным духом долларового чистогана. В целом Чечня полностью включена в общую государственную систему российского капитализма в качестве его специфического сегмента, а чеченская буржуазия является составной частью правящего класса России. Особенностью является лишь то, что ее представители в своей массе проживают за пределами военной Чечни, а разделение на богатых, зажиточных и малообеспеченных чеченцев во многом выявляется в возможности вывезти свою семью за пределы военного конфликта. Соответственно, чеченская буржуазия меньше страдает от перманентных последствий войны. Оставаясь причастной к так или иначе связанным с войной формам бизнеса, она, вслед за российским старшим братом по классу, не столь уж заинтересована в стабилизации ситуации у себя на родине. С постепенным возрождением промышленного производства классовые противоречия в чеченском обществе будут нарастать, принимая все более отчетливые очертания. При этом можно прогнозировать, что во вновь сформированном промышленном пролетариате Чечни будут доминировать собственно чеченцы — в отличие от довоенного контингента грозненских рабочих.
Несостоятельна и популярная мифологическая чепуха относительно особого «геополитического» положения Чечни, — пресловутый «фактор нефтяных коридоров», как гипотетическая причина чеченской войны. Американский и российский империализм по-своему заинтересованы и участвуют в этом страшном конфликте, однако, он был организован, а затем управляем по инициативе и под контролем российской стороны. Чеченский народ стал жертвой великодержавной политики российских властей и родственного ей национализма собственной буржуазной верхушки, который умело использовала в своих целях российская буржуазия. Война, начатая Ельциным, и возобновленная с целью установления и политического утверждения путинского режима, положена в основу внутренней политики российского капитала, — по сути, это краеугольный камень всей нынешней системы политической власти в России. Искусственно созданный фактор нестабильной «бандитской» Чечни является антитезой, которая обосновывает и поддерживает режим Владимира Путина. Он позволяет провоцировать межнациональную рознь, направляя недовольство неимущих масс в сторону мнимого врага — инородцев, урезая и сворачивая политические свободы под лицемерным предлогом борьбы с терроризмом, и одновременно предоставляет возможность наживаться на военных поставках, бесконтрольном хищении бюджетных средств, нефтяном, оружейном бизнесе и наркоторговле.
Война будет продолжаться до тех пор, пока в Чечне будут находиться оккупационные войска — независимо от их государственной принадлежности. Наивные «марксисты» из тех, которые рекомендуют менять шило имперского сапога России на мыло «международного миротворческого контингента», забыли спросить мнения самих чеченцев, — а оно остается определенным: никаких оккупантов. Коммунисты не имеют права ставить на карателей-цивилизаторов, ожидая, пока те построят в Чечне полноценно развитое капиталистическое общество на крови. Они обязаны уже сегодня искать контакты в среде чеченского населения, приобретая в нем связи, нащупывая трещины уже имеющих место классовых противоречий. Коммунисты должны оказывать решительный отпор патриотической античеченской пропаганде в любых ее формах. Было бы абсолютным лицемерием указывать на теракты в Дубровке и Тушино, забывая о руинах многократно взорванного и растоптанного Грозного. И потому чеченцы с полным основанием ставят знак равенства между преступными действиями российских войск в Чечне, американским «замирением» Ирака и агрессивной израильской политикой в Палестине. Это мнение — достойный ответ всем пораженным патриотической болячкой, подпавшим под влияние наговоров античеченской пропаганды, левым.
В городе Грозном много убитых памятников. В их числе уничтоженный снарядом памятник Ленину, с голым штырем на пустом постаменте и находившийся на площади Дружбы народов взорванный монумент трем революционным героям Грозного — создателю Чеченской Красной Армии, выдающемуся революционеру, «красному мюриду» Асланбеку Шерипову и его товарищам — Николаю Гикало и ингушу Гапуру Ахриеву. В 1918 году, когда чеченские красноармейцы организовали стодневную оборону Грозного от наступающих деникинских войск, член Кавказского краевого комитета РКП(б) С.Кавтарадзе писал: «Здесь национальная борьба почти совпадает с классовой. И правильна политика Советской власти, если она опирается, а если и не опирается, то должна опираться на ингушей и чеченцев».
Сегодня мы должны знать и помнить о революционном прошлом этого города и этого народа, с уважением относясь к его истории, традициям, обычаям и национальному самосознанию, как это в свое время на практике делали большевики. Лишь на пути такого сотрудничества будет возможно возрождение этой страны и прекрасного города эпохи социализма, который мы знаем из довоенных документальных кинолент, демонстрируемых сегодня на грозненском ТВ — города интернационального трудящегося населения с гармоничными и человечными отношениями между не разделенными на классы и национальности людьми.