Так совпало, что в последнее время экранизации произведений братьев Стругацких идут одна за другой. Только из Мира Полудня, вышел «Обитаемый остров» Бондарчука мл. и ожидается «Трудно быть богом» Германа.
Оба произведения прямо затрагивают тему деятельности землян на планетах населенных неотличимыми внешне от людей гуманоидами, чьи цивилизации находятся на ранних стадиях развития, капиталистическом и феодальном, соответственно. Стругацкие бюрократически подразделяют их на прогрессоров, сотрудников института экспериментальной истории и членов группы свободного поиска. Первые (Странник) манипулируют ходом исторического развития цивилизаций, вторые наблюдают за ними, с научными целями, третьи (Максим) — не в курсе.
Проблема Контакта, в том числе и с менее развитыми чем Земля цивилизациями, одна из наиболее актуальных в научной фантастике XX века. У западных фантастов, такой контакт почти всегда проходит на фоне колонизации планеты Землей. Как пример можно привести Хайнский цикл Урсулы Ле Гуин и, в частности, «Слово для леса и мира одно». Рыночная экономика приводит к уничтожению среды обитания коренного населения и они восстают, принуждая землян покинуть планету. Логичный сценарий.
Но как должна вести себя в такой ситуаций коммунистическая Земля? Максим пытается изменить мир, апеллируя к далекой Земле. Странник использует технические достижения землян, для того чтобы манипулировать государственными деятелями Острова, направляя их действия таким образом, чтобы уменьшить масштаб перманентной гуманитарной катастрофы классового общества. То же самое происходит на Арканаре, где феодальная верхушка общества буквально инфильтрована земными историками со шпагами в руках.
Стругацкие избегают в своих книгах категорических оценок. Но с какой бы симпатией они не изображали молодых невежд или безумцев, пытающихся ускорить ход истории, в их произведениях «торопыг» всегда поправляют старшие товарищи, здравый смысл или психиатры. Взрослые дяди укоризненно качают головой: так нельзя — это же их история.
Примерно в те же годы два других известных советских фантаста затрагивают эту тему: Иван Антонович Ефремов в романе «Час Быка» и Сергей Александрович Снегов в трилогии «Люди как боги». И если герои Ефремова проходят долгий путь сомнений и жертв прежде чем решаются на организацию сопротивления (сначала идеологического, а потом и военного) правителям Торманса, то героям Снегова роль богов по плечу изначально.
Все эти произведения написаны в конце 60-х начале 70-х, и они отражают (и преломляют) идеологическую линию руководства КПСС тех лет. Линию невмешательства и манипуляций спецслужб. Руководство СССР не хотело брать на себя ответственность за революции в странах третьего мира и всячески тормозило там революционные процессы. В странах же «вставших на путь социализма» СССР обуславливал свою помощь сохранением мелкой буржуазии в городе и на селе. Не слишком советская интеллигенция в ужасе отшатывалась от «кровавых диктаторов» к политике невмешательства. Молодежь восхищалась образом Че Гевары и экспортом революции. Между ними был ввод войск государств членов Варшавского договора в Прагу, вьетнамская война в которую СССР так и не вмешался и братская помощь Кубы Анголе.
В 1922 году, когда Алексей Толстой писал Аэлиту, у него не было сомнений, должны ли земляне начинать революцию на Марсе. Это было совершенно естественно. Если можно в Болгарии и Эстонии, то почему нельзя на Марсе? Никому тогда и в голову не приходило, нужно ли оставлять «культурную самобытность» бухарских баев или чукотских шаманов. Советская власть была нацелена на освобождение людей от эксплуатации и угнетения. Разных людей от разного угнетения. В том числе избавления охотников-оленеводов от эксплуатации со стороны вождей и шаманов.
На рубеже 60-х–70-х ситуация изменилась. В обществе не было единодушия. Для молодых рабочих, студентов идея экспорта революции в другие страны и на другие планеты оставалась столь же естественной, как 50 лет назад. Для руководства страны были много более предпочтительны методы Странника и КГБ — подкуп, шантаж, вербовка агентуры, привлечение на свою сторону за техническую помощь и т. д. Для двигающейся в сторону реакции интеллигенции, естественным было невмешательства в чужие дела. По мере того, как Стругацие теряли свои позиции в союзе писателей и оказывались под давлением критики, они от второй позиции дрейфовали к третьей — к концепции невмешательства.
Для коммуниста подобная постановка вопроса нелепа. Освобождение людей труда от угнетения абсолютно безусловный долг любого коммуниста. И глупо размышлять где чья история. История не самоценна, а мир не театр социальных уродств!