Жил-был в распластавшемся за тремя морями и двумя океанами царстве воевода Путята. Жил, да добра наживал. Как и другим воеводам ему приходилось с эти делом очень торопиться, потому, что по договору между собой бояре сделали так, что воевода в царстве менялся каждые 8 лет.
Народу это очень нравилось, так как, сами понимаете, за столько лет не только воевода, но и собственная старуха иному надоест пуще пареной репы. Поэтому, если по-первости народ собирался на площади и кричал: «Любо, любо!», — то потом его энтузиазм куда-то исчезал и приходилась назначать нового воеводу. Собственно народ-то его как раз и назначал, потому, что царя в этом царстве как такового и не было. Был только воевода. Так исстари повелось.
Из-за того, что сроку воеводам на все про все лишь восемь лет давали, то воровали воеводы отчаянно. Чтобы на всю жизнь хвалило, да еще пра-пра-правнукам осталось. А делать это каждому новому воеводе все труднее и труднее было, потому, что всякие полезности и разности, в этом царстве имевшиеся, давно уже присвоил какой-нибудь из предыдущих воевод, и подарил или своему брату или свату или себе оставил. Повадились воеводы было все новые оброки и пошлины выдумывать, но тут у них сложности получились, потому, что купцы на них жутко обижались и говорили: «Мы люди солидные, тебя, воевода, любим и подарки тебе дарим заморские, ты же нас налогами обкладываешь непосильными. Голытьба же тебя не любит, а налогов почитай не платит никаких. Пойдем мы к бунтовщикам разным, денег им дадим, они тебя с голытьбой вместе из палат твоих каменных за ноги вытащат.» Закручинился воевода в думе тяжелой, и свет ему стал не мил. С бедняков ведь, что возьмешь? Грош, да еще вошь... Собрал он советников знатных, золото казал, пытками стращал, а никто не знает, откуда еще деньги взять можно.
Поехал воевода в страны другие, благо пока дьяком в пыточном приказе состоял, языки выучил заморские. И никто ему совета дать не мог. Так доехал воевода до края мира и встретил там чудо-заморское — неолибералия с именем чудным: Монетарий Фондов, Валютин сын. Очередь из воевод разных к нему стояла, но наш воевода всем воеводам был воевода, перстень с руки снял и говорит: «Скажи мне Монетарий, как мне деньгу из народа нищего достать». Рассказал ему Монетарий, что к чему, а за мзду малую даже собачку ученую дал, на кличку Починок откликалась. «Ты по царству своему иди, а как Починок залает, там значит деньги бесхозные лежат».
Долго они по царству бродили, по нивам тучным, ярмаркам богатым, да фабрикам каменным — нигде не лаял Починок, потому, что все это уже чье-то было. Совсем было уже воевода собрался обратно ехать — перстень отобрать, а щенка шелудивого Монетарию вернуть, да ехали они мимо халупы бедняцкой, что на берегу ручья стояла. Тут Починок как начал лаем заливаться. И сделал воевода реформу ЖКХ: поставил у ручья, трубы дымовой, да ямы выгребной сборщиков податей. Поехали они дальше, видят больница, где хворые, да сирые болячки свои лечат — Починок сам не свой, чуть от лая наизнанку не вывернулся. И то верно, работники гроши медные раньше в казну сдавали, а их потом лечили, по потребности. Или, почти, по потребности. А оставшимися профсоюз распоряжался — работники те же — по болезни пособие, больничные там, или путевку в санаторий. Даже на море рабочий люд, бывало, отдыхал. Телом своим костлявым, да кожей блеклой, боярынь с купчихами раздражал. Теперь поставил воевода с боярской думой другой закон. Деньги собирать, да лекарям с больными разными не давать, а хранить не смыкая глаз. Дело это воевода своим подручным из пыточного приказа поручил. Кто против них вякнет — того на кол. Страховая компания, одно слово, собралась. Лекари, дело ясное, с хворых теперь три шкуры дерут, у кого монеты нет — иди да подыхай. А у воеводы дела от этих мер не в пример лучше пошли. Потек к нему ручей медный, а где и серебринка блестнет...
Но мало этого воеводе было. Взял Починка на цепь и снова пошел по царству. Учуял пес детей и давай лаять-разоряться. Детишки то в школу собрались. И, что за дела — грамоте учить бесплатно, а наукам разным — особо. Только пожалел воевода детишек: «Пока малые совсем, пусть в школу походят, ладно уж, а то иначе и приказов моих с законами разными разобрать не смогут! А вот насчет лицеев, да академиев разных, это чистое баловство. Не дело холопскому отродью науки постигать», — распорядился Путята, и как заорет во всю мощь: «ЕГЭ-ГЭ-ГЭ!» Прискакали тут его прихвостни и давай отроков пытать. Кто пытку не выдержал, тем лбы забрили. Откупные холуи собрали и Путяте несут. Бедняки в печали, а богачи в радости, теперь будут их дебилушки самыми образованными людьми. Воевода их на службу примет! А тот пуще всех рад — расходу из казны убыль — путятину карману прибыль.
Идут они дальше, как по пустыне, ни одной бедняцкой души нет. Только купцы хлеб, да соль на подносах несут. Знают, что при них ничего ничейного днем с огнем не сыщешь. Разбегается голытьба рабочая. Только старик хромой замешкался, Починок на него бросился, лает до хрипоты, аж пена из пасти полезла. Никто не понимает, что же с калики перехожей взять можно. Неужто его пенсион копеечный? Так как то сделать, не ясно никому, нищими и так все царство полнится. А ну как все старики перед дворцом путятинским соберутся? Не знает воевода, что делать, медлит, а пес еле воет уже. Не по-собачьи воет, а почти, что по-человечьи, жутко так: «Фонд создавай-ай-ай!» Понял тут воевода, что к чему: «Ну, говорит купцы, кто хочет пенсии собирать?». Опешили тут купцы, к стенам жмутся, боятся старичья. Понимают, что деньги путятиным детям отдать придется, а отвечать как? Успокоил их воевода, приласкал: «Не бойтесь слуги мои верные, мы деньги у молодых брать будем. Раньше мы с них деньги на стариков собирали, а теперь часть в ваши фонды откладывать будем. Глядишь голытьба и не разберется. Молодежь о пенсионе и не думает еще, а старичье и не поймет, что эти деньги иначе им достанутся!» Обрадовались купцы, успокоились. Пса воеводиного славословят. Послали слуг за костью заморской. Глядь, а пес, то сдох. Силы у него кончились, или не уследили — пнул кто, этого понять нам не дано.
Загоревал воевода, взял из казны лучший сапфир и поехал на край земли к Монетарию. Помоги старче, говорит. А Монетарий взял сапфир и смеется: «Чудак, неужели ты не понял, любая сука которая к тебе лебезит, а на народ щерится, тебе для этого дела сгодится. С рабочего всегда можно шкуру снять, новая быстро вырастет!».